И вот на горизонте появляется новое лицо. «Царский список» сообщает, что
царство было перенесено в Урук, где в течение 25 лет правил царь Лугальзагеси.
До того как Лугальзагеси присвоил себе царский и множество других титулов, он
был лишь энси города Умма. Сейчас невозможно установить, каким образом правителю
маленького и незначительного государства удалось навязать свою власть Уруку. Его
следующим шагом явилось выступление против извечного врага Уммы — Лагаша. Это
произошло на восьмом году царствования Уруинимгины. Наконец-то после стольких
веков унижения жители Уммы смогли отомстить своему соседу-сопернику.
Пылает город, осквернены храмы, людей лишают имущества, свободы, жизни.
Трагичен конец короткого, словно одно мгновение (что такое одно столетие по
сравнению с тысячелетиями человеческой истории!), периода величия и славы
Лагаша. Немногое уцелеет от Гирсу, где находилась царская резиденция, правда,
Лагаш, расположенный рядом, враг пощадит: храмы не будут разрушены, и, возможно,
в одном из них среди жрецов проживет остаток своих дней Уруинимгина, реформатор,
мечтавший изменить систему управления страной. Не исключено, что он даже
сохранит номинальную власть.
Лугальзагеси не помышлял о реформах. Из тьмы тысячелетий перед нами встает
фигура необычная, но совсем в другом плане, чем Уруинимгина. Это был претендент
на титул императора. Какую роль в его завоевательных планах играло властолюбие,
выражал ли он экспансионистские устремления определенных кругов, или им
руководило убеждение, что для спасения Шумера необходимо объединить его,
превратить в централизованное государство, — трудно сказать. Но каковы бы ни
были побуждения Лугальзагеси, он объединил страну. Он появился на арене истории
в момент невероятно сложный и опоздал. Опасность, нависшую над страной, он уже
не мог устранить. Ему удалось лишь отсрочить развязку. На короткий миг, пока на
страну еще не обрушились бедствия и несчастья, он вернул шумерскому оружию былую
славу. В причитании, записанном на одной из найденных табличек, было сказано:
«На царе Гирсу Уруинимгине не лежит никакого греха». (На основании того, что
шумерский историк именует Уруинимгину «царем Гирсу», можно предположить, что
Лугальзагеси не убил своего предшественника, а лишь «сослал» его, оставив за ним
этот менее значительный титул.) Виновен в гибели страны «Лугальзагеси, энси
Уммы, пусть его покровительница богиня Нидаба (богиня зерна и тростника. — Ред.)
заставит его нести свой грех!» Не правда ли, похоже на попытку оправдать
Уруинимгину? Может быть, это нужно было сделать, потому что кто-то считал, что
виной всему реформы побежденного царя. Что же касается Лугальзагеси, то он
вызывает безусловное порицание. Наверное, не одни лагашцы проклинали
честолюбивого завоевателя из Уммы. А Лугальзагеси переносит столицу из своего
родного города в Урук, завоевывает Ур, одерживает победу над Ларсой. Когда же он
покоряет Ниппур, местные жрецы награждают его титулом «царь стран». Затем он
подчиняет себе Киш, где, как предполагают, в то время царствовал Ур-Забаба.
Теперь под его властью фактически оказались все земли Шумера. Но человеку такого
масштаба трудно было удовлетворить свое непомерное честолюбие. Однако создается
впечатление, что им руководила не жажда власти, а понимание политической
ситуации. У границ Шумера стояли враги — аккадцы, эламиты, жители горной страны
кутиев Авана и множество других племен, лишь дожидавшихся момента, чтобы напасть
на раздробленное и ослабленное внутренними распрями государство. Правителю,
чтобы устранить эту опасность, необходимо было неуклонно расширять свои
владения, в том числе и за счет территорий тех стран, откуда можно было ждать
нападений. Дойдя до «Нижнего моря», царские войска двинулись на запад, к
«Верхнему (Средиземному) морю», и дальше, пока не дошли до Сирии. Они рвались
также на север и восток. Пусть сыплются на голову Лугальзагеси проклятия
побежденных правителей, жрецов и жителей завоеванных городов — он не остановит
своего продвижения вперед. Он хочет воплотить в жизнь свою мечту о великой,
объединенной шумерской империи.
Надпись на обломках вазы, найденной в Ниппуре, говорит о Лугальзагеси как об
избраннике всех главнейших шумерских богов. Он — тот человек, «на которого Ан
взирает благосклонным взглядом», «кого Энки наделил мудростью», «чье имя
возвестил Уту», «дитя Нидабы, вскормленное священным молоком Нинхурсаг», «витязь
Инанны», «наместник Нанны»... Все это не просто поэтические метафоры,
свидетельствующие о религиозности шумеров, — это прежде всего доказательства
власти Лугальзагеси над городами, которые принадлежали этим богам.
Когда Энлиль, царь стран, передал Лугальзагеси царство над страной, когда
он обратил к нему взоры всей страны, бросил к его стопам земли, отдал ему их с
восхода до захода, тогда он открыл ему путь от Нижнего моря по Тигру и Евфрату
до Верхнего моря. С восхода до захода по велению Энлиля не было ему соперника.
Сделал он [Лугальзагеси] так, что страны отдыхали в мире, наводнил земли водами
радости... Сделал так, что Урук засиял полным блеском; поднял голову Ура, как
голову быка, до самого неба; Ларсу, любимый город Уту, наполнил водой;
благородно возвысил Умму, любимый город Шара...
Не тщеславие подсказало владыке эти слова. Не ради хвастовства были они
начертаны на найденной вазе. Царь понимал: Шумер должен быть объединен.
Пусть Энлиль, царь стран, поддержит мою мольбу перед своим возлюбленным,
отцом Аном. Пусть он продлит мою жизнь, позволит странам жить в мире. Народы,
многочисленные, как душистые травы, пусть подчинит моей власти... Пусть
благосклонно взирает на страну. Благоприятную участь, которую определили мне
боги, пусть никогда не переменит...
Чем продиктованы эти мольбы — честолюбием ли первого в истории Шумера
императора или его тревогой, что, несмотря на кровь и пожары, он не сумел
отвратить от своей родины грозящей беды? Кажется, что покинутый всеми деспот
беспокоится не о себе, — его страшит будущая судьба того, что он создал. Он
чувствует себя одиноким, во сто крат более одиноким, чем Уруинимгина. Ни народ,
ни правящая олигархия, ни жрецы не простили ему крови, которой оплачены единство
и могущество страны. Они строят козни, вступают в сговор с изготовившимся к
прыжку врагом.
Слишком поздно пришел царь Лугальзагеси. Он опоздал на несколько поколений.
Столетия гражданских войн, борьбы за власть, за гегемонию, отсутствие согласия и
единства в стране не могли не сказаться. Те, кого он объединил, не хотят
единения — потому ли, что оно силой навязано им, или же потому, что
Лугальзагеси, в большей степени вождь, полководец, чем политик, не сумел
привлечь их на свою сторону.
Нет, не избежать своей участи Шумеру, как и его последнему царю, правлением
которого закончился раннединастический период. (Следующий шумерский царь
появится более чем через два столетия.) Свергнутый владыка, запертый в клетку,
выставленный на осмеяние толпы перед вратами Энлиля в Ниппуре — возле того
самого храма, которому он совсем недавно принес в дар жертвенную вазу с
описанием своих деяний, — увидит, как хозяйничают в священном городе и во всей
стране новые люди — чужеземцы.
Наступил 2316 год до н. э., год, открывший, как считают историки, эпоху
господства в Шумере аккадской династии.
Упадок Шумера, утрата объединенным под властью Лугальзагеси государством
независимости обусловлены множеством причин. На северных границах Шумера
образовалось могущественное семитское царство — Аккад. Семитские племена
северной части Южного Междуречья давно беспокоили Шумер своими набегами. Есть
много доказательств того, что проникновение семитских народов, в том числе
аккадцев, имело место уже в глубокой древности. Одним из признаков их влияния
следует считать, например, семитские имена правителей Киша, которые встречаются
уже в эпоху первой династии. Так, если Ку-Баба носила шумерское имя, то ее сын,
не упомянутый в «Царском списке», но известный по другим источникам, имел
семитское имя — Пузур-Суэн. Цари четвертой династии Киша, как и последние
правители Акшака, имели исключительно семитские имена, что говорит о несомненном
и весьма раннем проникновении аккадцев в глубь Шумера.
Наивысшей степени это проникновение достигло в XXIV в., когда при дворе
Ур-Забабы, царя Киша, побежденного царем Лугальзагеси, жил некий аккадец Саргон,
который позднее будет именоваться Саргоном Великим. Этот человек был ловким,
дальновидным и проницательным политиком. Для него не были секретом ни слабость
двора в Кише, ни сепаратистские устремления отдельных династий. Он переждал то
время, когда Лугальзагеси одерживал победы, и, возможно, видел дальше, чем
завоеватель из Уммы. Саргон понимал, что объединение Шумера неизбежно окажется
кратковременным, недолговечным и непременно обернется против Лугальзагеси. И он
не ошибся в своих расчетах. Улучив подходящий момент, Саргон во главе своих
соплеменников, лишь ожидавших его сигнала, двинул на Шумер свои войска и
победил Урук, сокрушил его стены; в битве с жителями Урука одержал
победу. Лугальзагеси, царя Урука, взял в плен в этой битве, отправил его в
клетке для собак к вратам Энлиля.
 Саргон, происхождение которого неизвестно (легенда гласит, будто он был
найден в «камышовом ковчеге» — любопытное совпадение с преданием о Моисее),
построил город Аккад и сделал его своей столицей. Отсюда и название народа.
Саргон был выдающимся политиком и военачальником. Ему удалось успешно
осуществить планы Лугальзагеси. Созданное им объединенное государство
просуществовало почти два столетия. Он не только овладел Шумером, но и вышел
далеко за пределы Месопотамии. Империя Саргона и его потомков — сыновей Ри-муша
и Маништусу и внука Нарам-Суэна — простиралась до Сирии, Ливана и даже Кипра на
западе, гор Тавра на севере, Загра и Элама на Востоке. Блестящие победы Саргона
были возможны благодаря прекрасно организованной армии. Централизованное
государство с гибким административным аппаратом облегчало успешное проведение
завоевательной политики. Люди, смеявшиеся над запертым в клетке Лугальзагеси, с
изумлением замечали, что победитель осуществляет планы свергнутого им царя.
Политическое поражение Шумера не повлекло за собой тех последствий, которые
нередко в подобных ситуациях наблюдались в истории: шумерская цивилизация и
культура, достигшие необычайно высокого уровня развития, не были разрушены в
результате иноземного вторжения. Напротив, аккадцы переняли многие культурные
достижения шумеров (в частности, письменность) и, в свою очередь, внесли большой
вклад в дальнейшее развитие месопотамской цивилизации. Существенную роль,
по-видимому, сыграло осознание шумерами своей культурно-религиозной общности,
которое помогло им противостоять ассимиляции, сохранить своеобразие традиции и
даже передать завоевателям свою культуру.
Эпоха расцвета аккадской династии, представители которой, начиная с сына
Саргона Аккадского, именуют себя богами и носят символы богов, продолжалась
около двух столетий и закончилась со смертью Шаркалишарри, сына Нарам-Суэна.
Дальше наступает междуцарствие, когда очередной царь, едва придя к власти, тут
же уступает трон другому.
Кто был царем, а кто не был царем?
Был Игги царем?
Был Нанум царем?
Был Ими царем?
Был Элулу[меш] царем?
Эти четверо были царями и царствовали три года... —
рассказывает «Царский список».
Аккадская династия сходит со сцены, но память об аккадцах остается, она
хранится в титулатуре шумерских правителей, в произведениях искусства —
архитектурных сооружениях, скульптуре, литературных памятниках, созданных в годы
правления династии Саргона и свидетельствующих о бурном расцвете культуры этого
народа, сопровождавшемся столь же бурной политической жизнью.
Итак, царство Аккада и Шумера распалось. Теперь резко вспыхивают
противоречия между севером, который скорее можно назвать семитским, чем
семитизированным, и шумерским югом. Во все время господства династии Саргона,
несомненно, имела место если не борьба за независимость, то, во всяком случае,
враждебность и антипатия к завоевателям. Мы, правда, не располагаем документами,
свидетельствующими о попытках борьбы с аккадским владычеством, о вооруженных
выступлениях против захватчиков, но на основании некоторых шумерских текстов
можно составить представление о чувствах побежденных к победителям, К числу
таких текстов относится давно известное ученым поэтическое произведение под
названием «Плач о разрушении Аккада». Благодаря исследованиям последних лет, а
также открытию в известной коллекции Гильпрехта в музее Йенского университета
им. Фридриха Шиллера отсутствовавших ранее фрагментов оказалось, что это
произведение, причислявшееся к распространенному в шумерской литературе жанру
плачей, скорбных песен, по существу, является историческим документом,
возникшим, несомненно, в эпоху «кутийской ночи». Известные до 1955 г. фрагменты
этого произведения рассказывали о разорении и опустошении захваченной врагами
столицы династии Саргона Аккадского. После того как Крамер предварительно изучил
часть табличек с этим текстом из упомянутой коллекции Гильпрехта, стало ясно,
что автор «Плача о разрушении Аккада» пытался в поэтической форме дать анализ
исторических событий и их причин. По мнению шумерского поэта, источником
несчастий, обрушившихся на Аккад, был гнев богов, недовольных поведением
аккадцев.
Когда Энлиль, рассерженный, словно небесный бык, предал смерти жителей
Киша и, словно разъяренный бык, сокрушил дома Урука, обратив их во прах, передал
Энлиль Саргону, царю Аккада, власть и царство в странах от нижних до верхних [от
южных до северных].
Так начинается повествование о гибели столицы Саргона. Автор рассказывает о
великолепии и величии, мощи и процветании, которыми город обязан богине Инанне
(аккадской Иштар). Это она построила здесь свой дом, благодаря ей горожане не
испытывали недостатка ни в чем — во всех домах были серебро и золото, медь и
драгоценные камни. Всем было хорошо — и старикам и детям. У каждого было вдоволь
пищи, воды и всевозможных напитков. Во время веселых народных празднеств
отовсюду доносились пение и музыка. На аккадских базарах резвились обезьяны,
теснились слоны, лошади, ослы и другие животные из далеких стран. У причалов
стояли груженые корабли. Жители веселились и радовались. Царь Нарам-Суэн еще
больше прославил и возвысил город. Он построил великолепные храмы, воздвиг
неприступные стены, но городские ворота держал открытыми.
Ворота были подобны Тигру, впадающему в море, широко распахнула Инанна их
уста, в Шумер корабли отовсюду привозили всевозможные сокровища. (Следует
обратить внимание на политическую и географическую неточность, которую позволил
себе поэт-историк желавший выразить свои чувства: Аккад был расположен за
пределами Шумера. — Авт.). Марту, кочевники с гор которые не знают, что
такое хлеб, приводили тучный скот и овец; люди из Мелуххи, жители черной страны
привозили изделия разных стран; эламиты и субары несли дары совсем как вьючные
ослы. Приходили сюда все правители, вожди и военачальники, каждый месяц и на
праздник Нового года приносили щедрые дары.
После этого достаточно объективного и полного описания города и могущества
его правителей тон повествования резко меняется. Инанна больше не принимает
даров, в ее храме Ульмаш поселился страх. Богиня
ушла из города, покинула его, подобно девушке, которая оставила свою
комнату; священная Инанна покинула свой храм в Аккаде; словно воин с поднятым
оружием, , она кинулась на город в яростной борьбе, обнажила его грудь перед
врагом [...], не прошло пяти, не прошло десяти дней, и Аккад был разрушен и
покинут.
Безымянный поэт-историк объясняет, отчего по его мнению, цветущая столица
могущественного государства оказалась поверженной в прах. Нарам-Суэн, не вняв
словам Энлиля, позволил своим воинам ворваться в Экур, храм Энлиля в Ниппуре.
Медными топорами они разрушили храм, надругались над святыней, ограбили храмовые
кладовые, захватили сокровища Ниппура и отвезли их в Аккад. Это рассердило
Энлиля. Когда осквернили его любимый дом, он сделался подобен «яростному
наводнению». Он обратил взор к горам и привел оттуда кутиев. Автор уподобляет их
саранче, от которой нет спасения. Всю землю покрыла саранча, так что
посол не мог совершать свое путешествие, моряк не мог плыть на своем
корабле [...], разбойники таились у дорог, ворота страны превратились в
развалины.
Поскольку всякое передвижение по суше и воде стало невозможно и
путешественники и купцы не могли ездить из города в город, на Шумер обрушилась
новая беда - голод.
Обширные поля и луга не родили хлеба; в рыбных прудах перевелась рыба;
орошенные сады перестали давать мед и вино.
Так выглядит страна под властью варваров, страна, на которую обрушились
невзгоды, голод и всякие напасти. Но боги не забыли о своих преданных детях —
шумерах, они не остались равнодушны к страданиям своего народа. Восемь
главнейших богов принимают решение заступиться за шумеров перед Энлилем и
отвратить его гнев от их страны. Вознеся молитвы к Энлилю, они сообщают ему, что
город, виновный в разрушении Ниппура, сам будет разрушен. Обратив свои лица к
Аккаду, они проклинают его:
О ты, город, который посмел напасть на Экур, который глумился над
Энлилем,
Ты, Аккад, который посмел напасть на Экур, который глумился над
Энлилем,
Да обратятся твои улицы в прах,
Да превратятся твои глиняные кирпичи в грязь,
Да будут они прокляты богом Энки,
Да вернутся твои деревья в леса,
Да будут они прокляты Нинильдой.
Твои смертоносные топоры — да несут они смерть твоим женщинам,
Твои убойные бараны — да пойдут на убой твои дети,
Твои несчастливцы — да утопят они своих детей...
О Аккад, да обратится твой дворец, с радостным сердцем построенный, в
развалины;
Там, где отправлялись твои обряды и молитвы,
Пусть лис-охотник сметает хвостом могильные холмы развалин.
Да зарастут твои каналы, подобно тропинкам, на которых растет только
сорная трава;
Да зарастут твои дороги, и пусть на них растет одна лишь «трава
плача».
И пусть на твоих каналах и пристанях
Не появится ни один человек,
испугавший дикого козла, насекомых, змей и скорпионов.
А твои луга, на которых росли полезные растения,
Пусть родят один лишь «тростник слез».
О Аккад, да течет вместо пресной воды горькая;
Сказавший: «Я буду жить в этом городе» — не найдет места для жизни;
Сказавший: «Я буду лежать в Аккаде» — не найдет места для отдыха.
Ненависть звучит в этих словах, ненависть к завоевателям, подавлявшаяся на
протяжении почти двух столетий унижений и притеснений; она звучит в каждом слове
проклятий, которые посылают Аккаду боги. Нет, это не боги, это шумеры проклинают
Аккад — символ могущества народа-победителя, который сам оказался побежденным
иноземными захватчиками. Аккад обречен на гибель не потому, что его люди
совершили святотатство, осквернили храм Энлиля. Его преступление в том, что была
нанесена обида верным почитателям шумерских богов. Теперь боги отомстили. Об
этом говорится в последних строках «Плача», составленных в тех же выражениях,
что и проклятия богов, с той лишь разницей, что все, к чему призывали боги,
свершилось. Сбылась мечта шумеров о падении Аккада. И хотя те-кто пришел после
аккадцев, обрушившись на давних врагов Шумера, словно бич божий, еще страшнее,
радость по поводу крушения Аккада переполняет сердца.
Шумеры ослаблены и политически недальновидны. Многовековые раздоры между
городами-государствами, оказавшимися под властью аккадской династии в одинаковом
положении, утихли лишь на время. Попытки объединить Шумер, если они и
предпринимались после смерти последнего из преемников Саргона, ни к чему не
привели. Цари четвертой династии Урука были лишь местными правителями. А ведь
именно теперь особенно необходимо было объединиться, потому что ужасы аккадского
владычества — ничто по сравнению с нависшей над всей Месопотамией угрозой со
стороны дикого горного племени кутиев. С восточных гор в долину Двуречья хлынули
орды варваров. С этими племенами шумеры сталкивались уже не раз. А теперь кутий,
народ, по мнению ряда ученых, скорее всего кавказского происхождения, которых не
так давно громил Шар-калишарри, дождались своего часа. Разваливающаяся держава
потомков Саргона была для них столь же лакомой, сколь и легкой добычей, тем
более что отдельные шумерские князьки, по-видимому, готовы были сговориться с
кем угодно, лишь бы освободиться от господства Аккада. Даже «дракон с гор», как
они его называли, казался им подходящим союзником.
Кутии не знали милосердия, для них не было ничего святого. Они жгли и
разрушали города, предавали огню храмы, оскверняли алтари и статуи богов.
Кощунственные поступки Нарам-Суэна бледнеют перед их святотатством. Никто до них
не совершал ничего подобного: в те времена победители относились с почтением к
богам побежденного народа. Не было предела жестокости «дракона с гор». Никто —
ни старая женщина, ни малое дитя — не чувствовал себя в безопасности. Ярость
кутиев обрушилась в первую очередь на семитский север. От гордой, прекрасной и
богатой столицы Саргона Аккада не осталось ничего. (Мы уже знаем об этом из
приведенной выше скорбной песни о том, как был проклят и уничтожен Аккад.)
Ограбив город, варвары буквально сровняли его с землей, так что до сих пор не
удается найти его следов. В пламени гибнет Ур вместе с великолепным храмом бога
Нанны; разрушен Урук. Его правитель, если он рассчитывал при помощи кутиев
освободиться от господства Аккада, жестоко просчитался. Правда, в некоторых
шумерских городах кутии повели себя менее жестоко. То ли они насытились
разрушениями и решили сохранить отдельные города, чтобы те могли впоследствии
приносить им богатую дань, то ли их смягчили смирение и повиновение властей и
горожан, но часть городов они пощадили. К числу уцелевших городов принадлежит
Лагаш.
Почти сто лет хозяйничали в Шумере кутии. На троне за это время (91 год и 40
дней, если верить «Царскому списку») сменился 21 царь с «варварскими» именами.
Можно только удивляться шумерской культуре, выдержавшей и это, второе, во много
раз более тяжелое, чем первое, испытание. Поистине мощь и величие культуры
проверяются в тяжелые периоды истории, в такие, когда гибель самих основ
культуры побежденного народа кажется неизбежной.
Господство кутиев в Месопотамии закончилось, по-видимому, их полным
изгнанием. (Ученые предполагают, что все эти спустившиеся с гор племена на
протяжении ста лет почти не растворялись среди местного населения — как
семитского, так и шумерского.) И тогда, в конце III тысячелетия, наступил
последний и кратковременный — всего одно столетие! — период самостоятельного
развития Шумера — шумерский Ренессанс, богатый великолепными достижениями во
всех областях жизни.
Среди историков, пытающихся разгадать сложнейший ребус — историю Шумера,
есть скептики, по мнению которых тексты, рассказывающие о хаосе, жестокостях и
разрушениях периода владычества кутиев, родились под влиянием «шумерской
национальной пропаганды», которая велась уже после обретения независимости.
Немецкий ученый Шмид-тке и другие исследователи полагают, что отдельные города,
по крайней мере в южной части Двуречья, и под властью кутиев сохраняли некоторую
самостоятельность, имели свое правительство, вели торговлю с другими
государствами и т. д. Разумеется, часть обвинений в адрес кутиев можно считать
преувеличенной; правда и то, что ряд шумерских городов процветали (мы еще будем
об этом говорить), хотя это стало возможно лишь в последние годы господства
кутиев, когда завоеватели уже почувствовали, что теряют почву под ногами, а
покоренная страна начала оправляться после тяжелых ударов.
Человек, возглавивший борьбу против кутиев, был правителем славного города
Урука, в котором родился знаменитый герой шумерских эпических поэм — легендарный
Гильгамеш. Утухенгаль — так звали энси Урука и предводителя победоносной армии
шумеров — выбрал подходящий момент для решительной битвы с кутиями — завоеватели
были ослаблены в результате споров о престолонаследии, а стремление освободиться
из-под иноземного гнета приобрело широкий размах в стране. На сороковой день
правления кутий-ского царя Тирикана его армия сразилась с войсками Шумера,
предводительствуемыми Утухенгалем. О событиях, предшествующих битве, и о самом
ходе сражения мы узнаем из надписи Утухенгаля. Надпись начинается рассказом о
том, кем был противник шумеров: «змея, приползшая с гор, враг богов,
уничтоживший царство шумерийцев, наполнивший Шумер враждой».
Далее мы узнаем, что кутии
...уводили в рабство мужей и жен, родителей и детей...
Ненависть и вражда воцарились в стране. Тогда Энлиль, бог страны, повелел
Утухенгалю,
могучему царю Урука, царю четырех стран света, царю, в словах которого
нет обмана... стереть само их [кутиев] имя с лица земли.
Придя к своей госпоже и царице божественной Инанне, Утухенгаль обратился к
ней с мольбой:
О моя владычица, львица боя, ты, которая бросается могучим прыжком на
вражеские страны, Энлиль [...] повелел мне вернуть царство и независимость;
Инанна, великая госпожа, будь мне опорой.
Узнав о намерениях Утухенгаля, Тирикан, царь кутиев, изрек надменно: «Никто
не устоит передо мной». Он укрепил берега Тигра до самого моря, оградил луга на
юге и перекрыл дороги на север. (А дороги при кутиях, как явствует из текста,
стали труднопроходимыми, заросли травой, потому что никто за ними не следил.)
Утухенгаль, могучий богатырь, которому Энлиль дал силу, а Инанна свое сердце,
направился в Урук, чтобы выступить против Тирикана. Принеся в храме жертвы, он
сказал жителям своего города:
Энлиль отдал мне в руки Кутиум, Инанна стала мне опорой, божественный
Думузи определил мою судьбу, Гильгамеша, сына богини Нинсун, сделал моим
хранителем.
После этих слов сердца жителей Урука и Куллаба переполнились радостью. Весь
город поднялся за своим правителем, который шагал впереди воинских отрядов и
приносил жертвы богам, призывая их на помощь. Весть о продвижении Утухенгаля
вызвала панику в лагере Тирикана, потому что пять дней назад к шумерскому царю
были посланы гонцы от кутийских вождей. Послы были схвачены, а войско шумеров на
рассвете снова двинулось в путь. Вступив в Муру, шумеры снова вознесли молитвы
Энлилю, а Утухенгаль просил бога дать ему оружие, «приносящее победу». Ночью
начались приготовления к решительному сражению. Едва забрезжил рассвет,
предводитель шумеров обратился к богу солнца Уту с просьбой быть его союзником.
После этого Утухенгаль, могучий герой, двинул свои войска вперед и победил. В
тот день Тирикан, царь кутиев, бежал с поля боя в Дубрум, ища там пристанища. Но
жители Дубрума признали царем Утухенгаля, «которому Энлиль дал победоносную
мощь», и не помогли Тирикану. Люди Утухенгаля схватили Тирикана и увели в плен
вместе с женой и детьми.
Так Утухенгаль вернул царство и независимость Шумеру.
Как легко религиозная оболочка текста отделяется от описания подлинных
исторических событий! И как живо напоминает этот документ (надпись Утухенгаля)
созданные через многие века и тысячелетия хроники, в которых исторические факты
и события переплетаются с поэтическим вымыслом, а все повествование направлено
на то, чтобы убедить читателя: люди, творящие земные дела, являются лишь
исполнителями воли богов.
Таблички, на которых записан текст надписи Утухенгаля, относятся к
послешумерской эпохе. У некоторых исследователей, прежде всего у Гютербока, а
вслед за ним и у других немецких ученых, возникло подозрение, будто этот текст
не имеет ценности как исторический документ. «Хотя автору, — пишет Гютербок, —
был известен официальный титул Утухенгаля, однако, судя по композиции и стилю,
перед нами бесспорно литературное произведение, а не царская надпись».
Против этого заключения решительно выступили Якобсен и другие ученые.
Якобсен подчеркивал, что при чтении текста обращает на себя внимание точность в
передаче подробностей военного похода Утухенгаля, что композиция соответствует
традиции составления царских надписей, начиная с уже известной нам надписи
Энтемены. Сравнивая обе эти надписи, Якобсен отмечает, что в обеих имеется
вступление, образно рисующее возмутительное поведение врага, изложение повелений
богов о необходимости начать борьбу и, наконец, описание битвы и итоги военного
похода. Разница состоит лишь в том, что в надписи Утухенгаля гораздо подробнее
описаны приготовления к бою и первая фаза битвы. Это объясняется тем, что
Энтемена сражался недалеко от города Лагаша, а Утухенгаль встретил врага вдали
от родного города. Кроме того, лингвистический анализ, которому Якобсен и другие
исследователи придают очень большое значение, показал, что использованные в этом
документе грамматические формы и обороты характерны для периода, предшествующего
началу царствования третьей династии Ура. Подобные формы в эпоху шумерского
Ренессанса уже превратились в архаизмы и вышли из употребления. Трудно
предположить, что через 200 лет после описанных в тексте событий нашелся
человек, который занялся подделкой надписи Утухенгаля. Судя по форме, эта
надпись была высечена на статуе или стеле: некоторые обороты в ней служат как бы
отсылками к иллюстрации. Оригинал надписи Утухенгаля не сохранился, но остались
копии, выполненные добросовестными писцами, старавшимися в первые века II
тысячелетия до н. э. спасти от забвения материалы, касающиеся истории и культуры
Шумера.
Сравнительно недавно обнаружен еще один литературный памятник, связанный с
историей Утухенгаля, — миф о борьбе Инанны с Эбехом.
Воинственная Инанна, владычица Урука, потребовала, чтобы Эбех, бог передних
гор в горной цепи Загра, подчинился ей. Кутийский бог Эбех отказался. Тогда
Инанна, несмотря на предостережения своего отца, бога Ана, вступила в бой и
победила этого горного божка. Этот миф, в поэтической форме рассказывающий о
подлинных исторических событиях, метафорически прославляет победу Утухенгаля.
Победой Утухенгаля, завоеванной при участии далеко не всех шумерских
городов, хотели воспользоваться все. Изгнание ненавистных кутиев было огромной
радостью не только для тех, кто сражался против них, но и для тех, кто риску и
борьбе предпочел купленную ценой унижения жизнь в ярме. В некоторых фразах
царской надписи о независимости, о том, что царство «вернулось в руки Шумера», с
огромной силой звучит, может быть, впервые зародившееся чувство патриотизма. Как
иначе назвать это чувство, если речь идет не об избавлении от врага какого-то
одного города, не о победе над соперником, а об освобождении всей страны? Победа
над кутиями пробудила дух патриотизма и народной общности, мечты о возрождении
давних, овеянных славой традиций. По мнению лингвистов, именно в это время
возникли фразеологические обороты для выражения этих чувств. А многочисленные
исследователи к этому времени относят и создание оригинала «Царского списка» —
документа, отражающего преемственность истории Шумера.
Всего семь лет правил Утухенгаль страной, которую он освободил. Есть
какая-то трагическая закономерность, роднящая судьбы всех великих людей Шумера.
Они появлялись то слишком поздно, то слишком рано, взваливали на свои плечи
гигантский груз и падали, придавленные им. Так было с реформатором Уруинимгиной,
так было с объединителем Лугальзагеси, нечто подобное произошло и с Утухенгалем.
Признательность соотечественников очень скоро иссякла. И тут против Урука
выступил энси Ура по имени Ур-Намму, который отнял трон у Утухенгаля и
провозгласил себя царем всего Шумера. Однако золотой век Шумера, связанный с
царствованием династии Ур-Намму и гегемонией Ура, не наступил бы, если бы ему не
предшествовало царствование Утухенгаля. Корни расцвета Шумера уходят в тот
семилетний отрезок времени, когда Урук в третий и последний раз вписал великую и
славную страницу в историю Шумера.
Литература:
Шумеры. Забытый мир. Мариан Белицкий. Серия: Тайны древних цивилизаций Издательство: Вече 2000 г.
|