Ранний Ашшур.

Древнейшая политическая история Ашшура нам совершенно неясна. Известно лишь, что в XXI в. до н.э. он был недолгое время подчинен царству Шумера и Аккада, и здесь сидел наместник, оставивший надпись. Впоследствии был составлен царский список Ашшура, однако в первой своей части он недостоверен: он начинается с «царей, живших в шатрах», но их перечень является не более как частью генеалогии аморейских племен, к которым причисляли себя предки Шамши-Адада I, правившего не только Ашшуром, но и всей Верхней Месопотамией в XIX в. до н.э.; о нем речь пойдет далее.

Первым исторически засвидетельствованным правителем Ашшура(По имени города и его главный бог назывался Ашшуром, что на ассирийском диалекте аккадского языка означает примерно «священный, освященный».) был Илушума, живший в XX в. до н.э. Он не носил царского титула; в качестве жреца-правителя он назывался ишши'аккум (транскрипция шумерского экси[ак]), а в качестве главы городского совета (?) назывался укуллум или ваклум. Оставленная им короткая надпись долгое время не поддавалась. объяснению, пока совсем недавно не была истолкована нами. Она гласит: «Илушума, ишши' аккум города Ашшура, ради (богини) Иштар, госпожи своей, (и) за жизнь свою построил храм; старую стену, пошатнувшуюся (?), восстановил; для (граждан) города моего я распределил дома(Вероятно, в связи со сносом части застройки при возведении храма.). (Далее речь идет об открытии новых источников в городе); освобождение (андурарум) аккадцев, а также сынов их я установил, медь их я очистил; от мидру (мн.ч.)—от Ура, Ниппура, Авала, Кисмара, Дера до Города (т.е. Ашшура)—я установил их освобождение».

До сих пор это толковалось как описание предполагаемого воинского набега Илушумы на Нижнюю Месопотамию (о длительном завоевании явно не может быть речи, так как обильные документы из Месопотамии этого времени не упоминают никаких признаков, хотя бы и временного, ашшурского завоевания), Помимо этого, слово андурарум (перевод шумерского ама-р-ги. «возвращение к матери», т.е. в первоначальное состояние) означает отнюдь не политическое освобождение из-под чьей-то власти, а освобождение от долгов, пошлин и т.п. «Очистить» здесь также значит «освободить от поборов». Илушума не относит «освобождение» к собственным гражданам Ашшура. Значит, скорее всего речь идет об освобождении «аккадцев и сынов их» от каких-то поборов, вероятно от торговых пошлин. Под «аккадцами» здесь, конечно, не могут пониматься ни люди аккадского языка вообще (такое применение термина было бы лишено политического смысла, ибо языковые общности в ранней древности не противопоставлялись друг другу); ни жители города Аккаде, столицы Саргона Древнего,— этот город давно перестал существовать. Под «аккадцами» следует понимать граждан перечисленных далее городов, а под «сынами (потомками) аккадцев» — граждан (в политическом смысле) тех же городов, но проживающих за их пределами.

Трудность представляет слово мидру. Оно более нигде не засвидетельствовано в аккадских текстах; почти все исследователи переводят его как «болото, лагуна», связывая его с арабским матар, митр — «дождь» и аккадским (вавилонским) митр, митир — «дождевая (?) канава». Мы же предлагаем связывать это слово с арамейским мидр — «земля, ил, глина (как материал); земельный участок» и с арабским мадар — «ил, земля, глина, глинобитное сооружение» и особенно с арабским выражением ахлъ аль-мадар ва-ахль аль-вабар — «горожане и кочевники», буквально «люди глинобитных сооружений и люди (палаток из) шкур»; по-аккадски также ваб(а)рум означает «чужеземец, не гражданин города», а вабартум — «торговый стан вне города».

Мы предлагаем понимать мидру как «зона, ограничивающий пояс или полоса оседлого (городского) населения»; тогда перечисляемые города будут означать главные пункты по окраинам некоторой определенной «зоны»: южную или юго-западную ее границу составят Ур и Ниппур(Около этого времени Ниппур, старый центр шумерского культового союза, получил от I династии Иссина ряд привилегий и возможно, был перевалочным пунктом торговли Иссинского царства, так же как Ур — царства Ларсы.) — на западе Нижней Месопотамии; Дер, перевалочный пункт вавилонско-эламской торговли, — юго-восточную; Авал и Кисмар(Авал, или Хавалум (не путать с эламским Аваном, находившимся далеко на востоке в сторону Аншана), предположительно лежал на среднем пути через Загрос; упоминается в надписи хурритского царя Аришены и в письмах из Шушшары (ныне Телль-Шемшары в долине Сулеймания). Кисмар отождествляется с Хашмаром — «Соколиным перевалом» на современной дороге из долины Диялы на Керманшах, недалеко от хурритского города Карахар, или Хархар.)—восточную (на перевалах Загроса) и сам Ашшур — северную (Ашшур, как известно, тоже считался аккадским городом). Заметим при этом, что устанавливаемая таким образом зона носит не политический, а чисто географический характер; она связана с торговыми путями, но отвлекается от существовавших в то время границ государств. Эта беспошлинная зона соответствует территории, где могли действовать «аккадские» купцы, жители городов Нижней Месопотамии и самого Ашшура; далее этого пояса товары, вероятно, обменивались с торговыми посредниками городов, «внешних» по отношению к Ашшуру и Аккаду, не входивших в созданную Илушумой территорию свободного торгового обмена.

Иначе говоря «сыны аккадцев», т.е. граждане аккадских городов, находившиеся в качестве торговых агентов или представителей своих торговых сообществ на всех главных дорогах, и прежде всего дорогах, ведущих на юг, в Нижнюю Месопотамию и через горы Загроса, были допущены Илушумой к беспошлинной торговле медью; взамен Ашшур мог, как засвидетельствовано и впоследствии, вывозить ткани. Торговля Ашшура в пределах этой зоны (с Гасуром) подтверждается и документально.

Примерно в то же время ашшурские купцы массами устремляются в Малую Азию. чтобы принять участие в тамошней торговле — сначала, вероятно, также как торговцы тканями, а потом главным образом спекулируя на разнице в ценах металлов (дешевых в Малой Азии, дорогих в Месопотамии). Хотя большинство многочисленных документов малоазнйских торговцев XX—XIX вв. до н.э. (о которых см. в лекции 10) посвящено внутренним вопросам торговли в Малой Азии и отчасти в Ашшype, Сирии и т.п., однако прослеживаются и более дальние связи (конечно, через Ашшур); среди лиц, упоминающихся в этой переписке, названы гасурцы и хаваляне.

Мероприятия Илушумы были продолжены Эришумом I; именно к его времени, возможно, относятся первые письменные акты архивов торговой колонии (карум) Каниш в Малой Азии; мы полагаем, что с этого времени торговля ашшурцев в Канише стала контролироваться правителями, хотя существовать она должна была задолго до того. Именем Эришума клялись ашшурские торговцы в обязательной для них присяге. Эришум I, подобно своему отцу Илушуме, оставил в Ашшуре надпись, дошедшую до нас. Она составлена им «за жизнь мою и за жизнь моего города». В ней сообщается, что в связи с начатыми большими строительными работами в храме бога Ашшура «город мой по моему призыву заседал, я установил освобождение (на) серебро, золото, медь, свинец (?), ячмень, шерсть (и все) вплоть до поскребков (?) горшков и мякины». Здесь «освобождение» распространяется, таким образом, не на определенные группы купцов, а на весь оборот рынка.

Как организовывалась международная торговля, будет подробно рассказано в лекции 10; здесь же отметим, что, во-первых, контроль государства в описываемом регионе был несравненно слабее, чем в Нижней Месопотамии, и, во-вторых, организация торговли имела, по-видимому, обратное воздействие на государственное устройство. Составитель позднейшего царского списка отмечал, что продолжительность власти отдельных предполагаемых древнейших правителей Ашшура (до Эришума I) ему неизвестна. Сведения о продолжительности правления своих царей позднейшие писцы черпали из списков годичных эпонимов-лимму. Однако в торговой колонии Каниша такие лимму уже существовали (там они были казначеями торговой конторы), и нет причин, объясняющих исчезновение списков лимму, если бы они существовали в Ашшуре до Эришума. Очевидно, правомерно предположить, что сам принцип датировки лет по лимму был заимствован именно Эришумом для нужд города-государства из практики торговой организации.

Городские правители из дома Илушумы продолжали возглавлять Ашшур до конца XIX в. до н.э., когда в Верхней Месопотамии произошли большие перемены в связи с завоеваниями аморейского вождя Шамши-Адада I, сына Илах-кабкабуху.

Шамши-Адад I.

К началу II тысячелетия до н.э. в пределах Верхней Месопотамии и области непосредственно к востоку от Тигра не осталось никаких следов ни шумерского, ни какого-либо субстратного этноса. Население северной зоны собственно Верхней Месопотамии, а также некоторых областей Сирии в сторону Средиземного моря было в значительной мере (а в областях за Тигром — даже полностью) хурритоязычным. В остальном Верхняя Месопотамия к западу от Тигра, включая и город Ашшур, была заселена семитами; оседлые восточные семиты говорили на аккадском языке в двух формах — на среднеевфратском диалекте, близком к вавилонскому (в Мари и соседних городках), и на ассирийском (в Ашшуре)(Носители эблаитсного семитского языка, открытого лишь недавно и распространенного в III тысячелетии до н.э. в Северной Сирии и отчасти в Северной Месопотамии (см. лекцию 10), к этому времени слились с амореями или аккадцами.). Соответственно были распространены два вида аккадской клинописи — среднеевфратская, которой, с небольшими изменениями, пользовались также хурриты и все мелкие города Северной Месопотамии, и староассирийская — в Ашшуре и Малой Азии.

Это были языки и письменность городов, царских и общинных канцелярий и торговцев. Наряду с ними была распространена еще одна группа западносемитских диалектов — так называемый аморейский язык, на котором говорила часть оседлого населения, но главным образом полукочевые племена во внутренних районах исторической Сирии и Месопотамии.

Как верхнемесопотамские сирийские хурриты, так и сирийско-месопотамские амореи первоначально, видимо, не владели какими-либо городами-государствами, но вполне вероятно, что они часто несли службу в этих городах в качестве воинов-наемников, освобождая земледельческое население отчасти или полностью от тягот воинской службы. Это привело к тому (как мы уже видели на примере Вавилонии, см. лекцию 4), что выделились аморейские воинские вожди и возникли сплоченные воинские отряды, которые в конечном счете начали захватывать города.

Одним из таких вождей, родину которого мы установить пока не можем, был Илах-кабкабуху; но гораздо большую историческую роль сыграл его сын Шамши-Адад I (1813—1781 гг. до н.э.). Захватив сначала некое территориальное ядро в центре Верхней Месопотамии, он в нескольких удачных походах сумел взять ряд городков по среднему Тигру, а затем и Ашшур. Позже ¦(а может быть, и раньше) он захватил столь же важный пункт— Мари на Евфрате, изгнав оттуда местную династию. Своей резиденцией он сделал, по-видимому, город Экаллатум в 40 км к юго-востоку от Ашшура за р. Тигром, хотя позднейшая традиция признавала его царем Ашшура. В обоих важнейших хозяйственно-политических центрах — в Ашшуре и в Мари — он держал наместниками своих сыновей, однако жестко контролировал их обоих. В разгар своего могущества он захватил также важный торговый центр Катну в Южной Сирии. Интересы его сталкивались главным образом с тремя соперничавшими царствами — с Ямхадом на великой излучине Евфрата со столицей в Халебе. с Вавилоном и с Эшнунной на р. Дияле; впрочем, с последними двумя Шамши-Ададу удалось наладить удовлетворительные дипломатические отношения, и лишь Ямхад, приютивший представителей старой династии Мари, оставался его непримиримым врагом.

Шамши-Адад I, пожалуй, как никто из его современников, сознательно стремился к созданию предельно централизованной державы. Городские советы старейшин и тем более народные собрания, до сих пор игравшие значительную роль в номах Верхней Месопотамии и Ашшура, более почти не созывались и потеряли всякое влияние; вместо этого была упорядочена система военных округов (хальцу), начальникам которых была передана самая действенная власть; была реорганизована и усилена армия, и вся экономическая, храмовая, политическая и поенная система подвергалась неусыпному контролю, наблюдению и проверке. От администраторов требовалась личная преданность царю. Шамши-Адад I унифицировал также все местные канцелярии: так, в Ашшуре он отменил официальное употребление местной разновидности письменности и местного языка и ввел литературный вавилонский язык (в его среднеевфратском варианте) и соответствующую вавилонскую форму клинописи.

Шамши-Адад, конечно, не мог принять фактической независимости торговых организаций, лишь в конфликтных ситуациях прибегавших к защите государства. Захват торговых центров означал полный переход к государству торговых капиталов и запасов товаров. Наладить же чисто государственную международную торговлю он не смог, а может быть, и не захотел. Оживленная торговля с востоком и с Малой Азией замерла. В Малой Азии главную роль стали играть местные торговцы, на востоке, вероятно, хурритские, есть сведения и о торговых объединениях амореев.

Держава Шамши-Адада I, хотя и казалась такой мощной, не пережила своего основателя. После его смерти сын его, Ишме-Даган, правивший в Ашшуре, по-видимому, признал власть Хаммурапи вавилонского, а в Мари тот же Хаммурапи изгнал его брата и посадил на престол представителя старой династии, Зимри-Лима, для того лишь, чтобы вскоре свергнуть его и разрушить сам город Мари.

Не исключено, что последний период архивов ашшурских торговцев в Канише (Малая Азия) относится уже ко времени после Шамши-Адада; так или иначе, размах их деятельности сильно сократился, а вскоре усилившиеся местные хеттские царства вообще лишили ашшурцев всякой возможности торговать в Малой Азии.

В отличие от Мари, Ашшур гораздо меньше пострадал от превратностей этой эпохи; граждане города сумели накопить за предшествующий период большие богатства, город был невредим и по-прежнему находился на перепутье важнейших дорог; в результате касситского вторжения в Нижнюю и Среднюю Месопотамию в середине XVIII в. при Самсуилуне Ашшур был отрезан от Вавилона и освобожден от его политических посягательств; хотя в то время город возглавляли слабые правители и сохранялось архаическое полуреспубликанское устройство, существовали уже и предпосылки нового расцвета Ашшура.

В раздел 3 использованы материалы Дьяконова И.М.

Государство Митанни.

Мы не знаем точно, когда началось движение хурритоязычных племен на юг и юго-запад с их предполагаемой прародины в северо-восточной части Закавказья (само название «хурриты» означает «восточные» или «северо-восточные»). Если хурриты— это те же племена, которые назывались в Шумере народом су, су-бир, а у аккадцев — субарейцами, то они были в поле зрения жителей Нижней Месопотамии уже с середины III тысячелетия; это как будто подтверждается большим числом заимствований названий нестепных растений и т.п. из хурритского в аккадский («яблоня», «слива», «мята», «шиповник»). Однако не исключено, что су было названием племен и народов, вообще живших в горной полосе независимо от их языка и происхождения. Первые достоверные известия о хурритах дают нам надписи последней четверти III тысячелетия до н.э.— на каменных таблицах (Тишадаль, энда(Слово энда означает по-хурритски, согласно одному толкованию, «жрица», согласно другому — «жрец-правитель».) Уркеша; Аришена, царь Уркеша, Хавала и Навара) и на печатях (Аришена, царь Каpaxapa), а затем в начале II тысячелетия до н.э. появляются имена собственные разных лиц, от правителей до подневольных работников, происходящие с гор Тавра вблизи их восточных перевалов (в области, впоследствии называвшейся Киццувадна) и из северной зоны Верхней Месопотамии (городище Шагер-Базар в верховьях Западного Хабура), а также из Ллалаха недалеко от устья р. Оронт в Сирии.

Однако же еще при Шамши-Ададе I (XIX—XVIII вв. до н.э.) все названия номов и местностей и имена правителей в Верхней Месопотамии остаются семитскими.

По лингвистическим данным, как показала М.Л. Хачикян, можно заключить, что переселение хурритов в Переднюю Азию шло волнами, причем первая и зашедшая далее всех волна (вплоть до Северной Палестины?) должна быть отнесена едва ли не к середине III тысячелетия до н.э.; более поздняя волна создала хурритское население, засвидетельствованное только что перечисленными источниками. Но продвижение продолжалось и в последующие столетия; так, еще в XX—XIX вв. центр района севернее горной гряды Хамрин носил древнейшее название Гасур, но к XVI в. этот район заняла группа хурритов, давших ему название Арранхэ, а Гасур переименовавших в Нузи. Хурритское население Алалаха в Сирии становится между XVIII п XIV вв. значительно более многочисленным (неясно, за счет ли притока новых групп хурритов или за счет большей хурритизации местного западносемитского населения). К середине II тысячелетия население Угарита на побережье Сирии становится двуязычным — западносемитским и хурритским.

Почти нигде мы не можем предположить, что хурритское население уничтожало, вытесняло и сменяло предшествующий этнос: явные признаки продолжающегося сосуществования этих этносов наблюдаются всюду, возможно, за исключением Аррапхэ. Не происходит и заметных принципиальных изменений в материальной культуре. Очевидно, подобно степнякам-амореям, горцы-хурриты сначала нанимались к местным царькам воинами, а позже захватывали власть в городах, сливаясь с местным населением или сосуществуя с ним.

Начало политического преобладания хурритов в Верхней Месопотамии принято было относить ко второй половине XVI в. до н.э., но недавно Г.М. Аветисяну удалось доказать, что ыощпое хурритское государство Ханигальбат возникло не позже XVII в. до н.э. Концом этого века датируется большой поход хурритов Ханигальбата в глубь Малой Азии при хеттском царе Хаттусили I (который был в это время отвлечен экспедицией па запад полуострова); очевидно, это хурритское государство должно было консолидироваться раньше. Набег хурритов был но без труда отражен хеттским властителем, который закрепил за собой территорию между горами Тавра и Евфратом. В позднейших текстах Ханигальбат — это лишь другое название царства Митанни, поэтому можно думать, что образовавшееся не позднее XVII в. крупное хурритское государство как раз и было хорошо известным из истории середины II тысячелетия царством Маитани (так в ранних текстах), или Митенни. Представляется вероятным, что Ханигальбат было названием страны, а Митанни — одного из хурритских племен и его династии.

Сын Хаттусили I, Мурсили I, прославился своим походом 1595 г. до н.э. на Халеб в Северной Сирии и на Вавилон. Он покончил с государством, основанным Хаммурапи, и предоставил захватить его касситам (которые до этого обосновались в Хане на среднем Евфрате и поэтому, очевидно, должны были быть союзниками Мурсили). Насколько можно судить, Мурсили прошел только вдоль Евфрата, не углубляясь в Ханигальбат (т.е. во внутренние части Верхней Месопотамии), и имел с хурритами лишь небольшие стычки. После Мурсили в Хеттском царстве начались длительные внутренние междоусобицы, что способствовало возвышению и укреплению Митанни.

Мы уже упоминали о том, что хурритские племена двигались в сторону Верхней Месопотамии и Сирии отдельными волнами; их примерная последовательность может быть установлена по особенностям диалектов и отчасти — местных пантеонов. Первая волна (если не считать возможного продвижения хурритов в середине III тысячелетия до н.э., достигшего Сирии — Палестины) отражена в языке надписи Тишадаля из Уркеша, еще сохранившем много общего с языком родственных урартов, не вышедших за пределы Армянского нагорья. Последняя волна представлена языком Митанни, дошедшим до нас в очень пространном письме митаннийского царя Душратты к египетскому фараону.

Наиболее интересной особенностью этой волны является то, что митаннийские цари носили индоиранские имена наряду со вторыми хурритскими и поклонялись, в числе прочих, индоиранским богам; к митаннийской же традиции, очевидно, восходит распространение индоиранских терминов для коневодства. Немецкой исследовательнице А. Камменхубер удалось показать, что все индоиранские термины и имена собственные, выявленные в митаннийской традиции, отражают не индоиранское, а хурритское произношение: династия и ее сторонники сохраняли индоиранские обычаи и заимствования из индоиранского языка, но сами говорили уже только по-хурритски; это указывает на ее происхождение из районов, где возможны были контакты с подлинными носителями индоиранского языка, к числу которых, очевидно, относились и основатели династии. Наиболее вероятной локализацией представляется район около оз. Урмия в Северо-Западном Иране, в области, которую еще греческие историки и географы второй половины I тысячелетия до н.э. называли Матианой или Матиеной.