Гимновая литература

                Но и эпос, и мифы обрели письменную форму довольно поздно. Если же судить по тому, какие из литературных произведений начали записывать раньше, то есть какие виды литературы являются древнейшими, то первенство здесь, пожалуй, окажется за молитвами и гимнами. В принципе, этот вид литературы широко представлен во всех культурах того времени, но шумерская литература имеет ряд особенностей.

                Шумерские правители, в отличие от египетских фараонов, не складывали красочных описаний своего царствования. Как правило, гимны складывались в честь таких знаменательных событий, как возведение храма или принесение богатых жертв богу-покровителю города. До нас дошло не очень много подобного рода произведений. Тем не менее, даже по двум-трем наиболее выдающимся образцам гимнового творчества можно сделать вывод о степени развития этого жанра.

                Два самых известных гимна посвящены значительнейшим фигурам в истории Шумера. Один из них был написан во славу Гудеа — правителя Лагаша, при котором город пережил культурное и экономическое возрождение. Правление Гудеа было отмечено и в сохранившихся до наших дней упоминаниях на памятниках. Судя по многочисленным свидетельствам, при нем Лагаш процветал, народ не знал войн, искусства достигли небывалого расцвета, в народе царил мир и согласие. Главным деянием Гудеа, прославившим его для потомков, стало возведение храма в честь бога Нингирсу, покровителя Лагаша. Рассказ о строительстве изложен на двух глиняных цилиндрах, каждый в метр длиной. Общее число стихотворных строк — около полутора тысяч.

                Другой памятник гимновой литературы — хвалебная поэма в честь Шульги, второго правителя города Ура. В основе поэмы лежит путешествие этого правителя из Ниппура в Ур. Громадное по тем временах расстояние в 120 километров Шульги преодолел всего за один день, пробираясь сквозь бурю. Автор поэмы приписывает Шульги божественное происхождение, превозносит его силу и храбрость. В поэме отмечается также ряд воинских подвигов героя и его деяния как мудрого правителя города. В частности, из текста гимна потомки могли узнать, что Шульги воздвиг вокруг Ура мощные укрепления, обезопасившие страну от набегов кочевых племен кутиев.

                Гимны, как правило, исполнялись во время храмовых или дворцовых праздников. Чтение или распевание текстов сопровождалось музыкальным аккомпанементом. Ученые сумели довольно точно классифицировать расшифрованные тексты гимнов, посвященных богам либо правителям. Тексты гимнов в честь богов сопровождались значком-пиктограммой, обозначавшим бубен. Видимо, под аккомпанемент именно этого инструмента их и пели жрецы. Гимны же, восхваляющие правителей, помечались при записи текста значком арфы или лиры — их, очевидно, исполняли во дворце, где требовалась скорее приятная мелодичная музыка, чем громкое ритмичное сопровождение, важное для храмовых церемоний или уличных шествий жрецов.

                Зачастую хвалебными гимнами-одами в честь правителей начинались тексты городских законов. Гимны-прологи к кодексам законов, превозносящие мудрость правителя, затеявшего столь великое дело, как издание законов, долгое время считались самостоятельными литературными произведениями. Только подробное изучение клинописных табличек с текстами законодательных актов шумерских правителей позволило установить, что гимн являлся неотъемлемой частью текста, предваряющей сами законы.

                Все эти тексты относятся по времени к периоду зрелого Шумера. Их прекрасно выработанный возвышенный стиль, устоявшаяся гимноэпическая форма стиха, богатство поэтической речи позволяют с большой долей уверенности предположить, что традиция сочинения гимнов имела в Шумере очень глубокие корни, и дошедшие до нас тексты — лишь малая часть жанра, достигшего к тому времени апогея в своем развитии.

                К гимнам тесно примыкают молитвы и заклинания. Два этих жанра зачастую переплетались в одном литературном произведении. Молитва к богу-покровителю о ниспослании городу воинской удачи и процветания могла соединяться с хвалебным гимном в честь правителя, при котором город укрепился, расцвел и бесспорно заслужил доброго отношения к себе со стороны бога. Могло быть и наоборот — хвалебный гимн в честь божества оборачивался молитвой за правителя города и просьбами о продлении его дней.

                Молитвы, текст которых расшифровывают современные лингвисты, нередко записывались на глиняных табличках в форме письма к богам (одному или нескольким), с подробным изложением просьбы молящегося. Эти письма приносились в храм и оставлялись там.

                По мере развития магических ритуалов (в частности, в медицине) некоторые молитвы кодифицировались, текст их застыл в неизменности, и сфера использования во многом ограничилась заклинаниями. С помощью этих заклинаний жрецы изгоняли из тела человека злых духов и демонов и призывали на его защиту добрых богов.

                Как правило, гимны, особенно посвященные городским правителям, содержат немалую толику исторических сведений, и в этом плане поистине бесценны, выступая как исторические хроники.

 

 

                Плачи

                К “историческим” произведениям шумерской литературы можно отнести и другой вид поэтического искусства — так называемый “плач”. Плачи, как и гимны, подразделялись на храмовые и мирские. Основная тема мирских плачей — набеги на город, ужасы войны и разрушения. Наиболее хорошо сохранившееся и наиболее сильное по поэтической выразительности из этих произведений — “Плач над гибелью города Ура”, относящийся к III тысячелетию до н.э. В нем повествуется о том, как боги отвернулись от Ура, даже небесная покровительница города — богиня Нингаль — не может спасти его. “В храме, где мысль черноголовых искала утешения, ныне вместо праздника гнев и скорбь!” — такими словами передавал неведомый автор всю глубину трагедии. Текст “Плача” изобилует ужасающими подробностями избиения мирных жителей, пожаров, наводнения, когда из разрушенных захватчиками ирригационных каналов в город хлынула вода. Лишь в заключительной из 11 частей произведения писец (возможно, он же и автор этой поэмы) выражает надежду на то, что благосклонность богов вновь вернется, и Ур обретет утерянное величие.

                Плачи по городам были записаны примерно в один и тот же период времени. Возможно, отчасти это было связано с зарождением традиции записывать памятники устного творчества, но не исключено, что все эти произведения отражают общую картину происходившего в это время падения Шумера под властью захватчиков, утери политической самостоятельности страны.

                Второй вид плачей — храмовые. В их основе лежат различные эпизоды шумерской мифологии, посвященные, как правило, смерти тех или иных богов (смерть бога имеет глубокий символический смысл во всех религиях с древнейших времен). Ярчайший пример такого творчества — шумерский “Плач о Думузи”. Думузи, бог растительности, согласно верованиям шумеров, умирал перед началом зимы и воскресал, символизируя приход весны.

 

                Любовная лирика

                В литературном наследии шумерского народа представлены также, пусть и не слишком широко, произведения, в которых затрагивается тема любви — условно говоря, любовная лирика.

                Почему условно? Потому что эти произведения по сути либо мифы, либо элементы различных обрядов. Вот два из таких произведений.

                При раскопках города Ниппура ученые обнаружили небольшую табличку, на которой было записано предание о “чужом” для шумерской мифологии боге Марту, божестве семитских кочевых племен, обитавших к северу от Шумера. В этой поэме рассказывается, как Марту пригласил на свой праздник одного из богов вместе с женой и дочерью. Во время пира Марту совершает ряд доблестных деяний. Приглашенный бог предлагает чем-то вознаградить героя, и Марту просит в жены его дочь. Родители всячески отговаривают дочь от брака с повелителем “варваров, которые едят сырое мясо, не живут под крышей и не хоронят своих умерших”, однако это не пугает девушку. Особенно интересен любовный элемент этой поэмы в свете противопоставления двух культур, двух цивилизаций — оседлой шумерской и кочевой культуры семитов.

                А в музее Стамбула хранится глиняная табличка с поэмой, посвященной любви правителя города Ура Шусина и его невесты. Исследователи, переводившие эту табличку, считают, что ее текст имеет отношение к свадебным обрядам шумеров, праздновавшимся обычно в канун Нового года. Возможно, эти стихи — первый образец любовной лирики во всей истории мировой литературы. Приведем только несколько строк из этого образца шумерской любовной лирики:

                “О жених, как усладить твою мысль, я знаю,

                спи до утра в моем доме.

                И потому, что ты меня любишь,

                прошу, коснись меня своей рукой,

                мой божественный господин, владыка, страж,

                радующий сердце Энлиля,

                прошу, коснись меня своей рукой!”

 

                Фольклор

                Наконец, довольно большое число сохранившихся до наших дней глиняных табличек представляют собой образцы явно устного народного творчества, записанные в ту эпоху, когда шумерский язык уже уходил в небытие, и писцы стремились сохранить не только “высокую”, но и “низкую”, народную литературную традицию. Это в основном так называемые “споры”, басни и сборники пословиц.

                “Споры”, как правило, представляли собой диалогические произведения, герои которых — предметы, животные или рабочие инструменты, выступающие антагонистами по отношению друг к другу. По очереди они возносят хвалу себе, описывают собственные достоинства и перечисляют недостатки оппонента. К таким “спорам” относится, например, диалог меди с серебром. Медь в этом произведении обвиняет серебро в никчемности, непригодности к делам. “Твое место во дворце, серебро, — восклицает медь, — и больше ты ни на что не годишься. Я же верно служу человеку, помогаю ему в поле и на войне.”

                Басни, в которых животные выступают олицетворением человеческих качеств, существовали в шумерской литературе не как самостоятельный вид, а в качестве вставных элементов в эпических поэмах или мифах. Такова, например, басня о лисе — помощнице бога, олицетворяющей собой хитрость и ловкость. Встречались, правда, и вполне самостоятельные истории о животных, причем сюжеты этих басен, кажется, не претерпели никакого изменения за всю историю мировой литературы. Взять хотя бы историю о льве и козе.

 

                “Лев поймал козу и собирался съесть ее.

                “Если ты отпустишь меня, — сказала коза, и отнесешь

к моей ограде, я дам тебе овцу, которая пасется вместе со мной.”

                “Скажи сперва твое имя, чтобы я мог позвать тебя и             потребовать, чтобы ты выполнила, что обещаешь”, —

                ответил лев.

                “Мое имя “Я отпустил тебя” — ответила коза. Лев отнес ее

                к загону, и коза вбежала внутрь.

                Тогда лев позвал козу: “Я отпустил тебя! — крикнул ей лев. — Веди мне овцу, которую ты обещала”.

                Коза ответила: “Ты отпустил меня и правильно сделал.

                А что до овцы, то в этом загоне овец не держат”.

 

                В литературе любой страны легко отыщется перепев этого сюжета, в котором герой побеждает гораздо более сильного противника не силой, а хитростью, да еще и смеется над ним.

                Другой жанр месопотамской поучительной литературы — сборники пословиц. Эти краткие изречения, посвященные самым различным сторонам частной и общественной жизни обитателей Шумера, зачастую помогают воссоздать дух эпохи куда точнее, чем исторические записи и документы о том или ином правлении. Вот, например, классический образец пословицы, описывающей жизнь бедняка — крайне широко распространенный в Шумере и сохранившийся во множестве копий:

                “Бедному лучше умереть, чем жить.

                Если у бедного есть хлеб, у него нет соли.

                Если у него есть соль, нет хлеба.

                Если у него есть мясо, то нет ягненка.

                Если у него есть ягненок, то нет мяса.”

 

                Сложность с шумерскими пословицами состоит в том, что их афористичные тексты зачастую плохо поддаются расшифровке и истолкованию.

                Наконец, “наставления”. Это скорее форма, чем вид литературы. В виде “наставления” оформлены такие научные труды шумеров, как уже упоминавшийся “Календарь земледельца”, а также мощный пласт “школьных” произведений, среди которых наиболее полно сохранилось “Наставление писца своему сыну”.

Это произведение, известное также под названием “Писец и его сын” ярко рисует сложные взаимоотношения старшего и младшего поколения в шумерском обществе (проблема “отцов и детей” была знакома древним в не меньшей степени, чем нам!). Даже в таком строгом иерархическом обществе, какое представлял собой Шумер, родителям и наставникам было нелегко держать детей в рамках.

                “Наставление писца своему сыну” интересно еще и тем, что представляет собой подлинное литературное произведение с несколькими сюжетными линиями.

                “Наставление” начинается с того, что отец интересуется у сына, где тот был с утра. Узнав, что сын “нигде не был”, отец возмущается его леностью и требует, чтобы тот отправлялся учиться.

 

“Дом табличек”, “эдубба” — школа

 

“Ступай в “дом табличек”, — говорит отец, — встань перед “отцом школы”, расскажи ему урок, напиши табличку, что задана тебе, а потом пусть “старший брат” напишет для тебя новую табличку. Когда ты покажешь наставнику, что ты сделал, возвращайся домой, а не гуляй по улице.”

                Видимо, отец не очень-то верил в исполнительность отпрыска, поэтому заставил повторить все, что тот должен был сделать. После того, как сын без энтузиазма, но слово в слово повторил приказание отца, отец начал увещевать его. Его печалит, что сын все время бездельничает, не желает учиться, хотя ему созданы для этого все условия. “Ни разу, — упрекает отец нерадивого отпрыска, — я не послал тебя работать на мое поле, а ведь даже лучшие и умнейшие из твоих сверстников выращивают для своих отцов ячмень на полях.”

                “Ты не мужчина в сравнении с твоими сверстниками, — продолжает далее суровый отец. — Телом и силой ты мужчина, ты крепок, широкоплеч и важен, но ты не мужчина рядом с теми, кто умножает богатство своим отцам. Ты богат, но даже родственники твои ждут, когда обрушится на тебя беда — ведь ты позоришь семью, не желая стать достойным человеком!”               

                Более всего отца заботит и печалит тот факт, что сын, не желая учиться, не стремится к тому, чтобы продолжить отцовское дело — стать писцом, пользоваться заслуженным уважением и высоким местом в обществе. Он превозносит перед сыном достоинства этой профессии:

                “Среди всех людских ремесел в нашей стране, сколько ни создал их Энки, отец и покровитель ремесел, нет ничего труднее и выше искусства писца. Ведь, если бы не существовало искусства слова, ты бы не смог слушать мои наставления, а я не смог бы передать тебе мудрость, которую мне передал мой отец. Ведь божественный Энлиль повелел — да продолжит сын труды отца своего!"

 

Энки — один из высших шумерских богов. Бог воды, творец всего живого, создатель и покровитель ремесел и искусств.

Энлиль — бог земли, властелин человеческих судеб.

 

                Все богатство сына, по мнению отца — ничто, ибо не опирается на знания, на сколько-нибудь заслуженное положение в обществе. Материальные блага, продолжает он, преходящи, а знания, полученные в школе, никто не в состоянии отнять, и образованный человек легко добьется успеха и богатства, даже все потеряв.

                Немало горьких слов и суровых речей адресует автор “Наставления” своему сыну. И неважно, отражает ли табличка подлинный разговор между отцом и нерадивым сыном, или автор текста облек в такую изысканную форму поучение, осуждающее лентяев и неучей и превозносящее силу знания. Все сочинение написано с удивительной психологической точностью. Как живые, предстают перед читателем оба героя этого произведения — и строгий отец, отчитывающий отпрыска, и сын-лоботряс, нехотя, как по затверженному повторяющий вслед за отцом, что ему надлежит делать. Но родительская любовь к сыну превыше всего, и свои наставления отец завершает формулой благословения, подчеркивая, что не желает сыну ни малейшего зла, хотя тот своим поведением “опалил отцовское сердце, подобно злому ветру, дующему в пустыне”. Читая эти строки, написанные неизвестным писцом больше четырех тысяч лет назад, мы понимаем — как мало изменились люди!

                “Наставление писца своему сыну” было одним из самых распространенных среди различных школьных текстов. Это произведение неоднократно переписывали во всех концах страны, благодаря чему поэму удалось расшифровать и перевести практически полностью. Очевидно, это произведение широко использовалось как пособие в воспитательных целях — недаром ведь автор одной из ученических табличек особо благодарит своих наставников за то, что не переставали объяснять ему, как надлежит вести себя и для чего нужно учиться. Нет сомнения, что “Наставление писца” было первым в мире учебником по поведению. Кроме того, оно — наглядное свидетельство уровня развития сочинительства и литературы в Шумере.

Литература:

Зайцев А., Лаптева В., Порьяз А. Мировая культура: Шумерское царство. Вавилон и Ассирия. Древний Египет. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. — с.: ил. — (Мировая культура).