Медь Чермного моря

 

В эпоху царя Соломона финикийцы фактически владели портом Акаба на побережье Красного моря. Этот порт был для них воротами на Восток: отсюда они могли совершать плавания в страны, лежавшие на берегу Индийского океана. Но раскопки в районе порта Акаба поначалу озадачили.

В 1939 году американский археолог Нельсон Глюк решил найти подтверждение одному из библейских стихов: «Царь Соломон также сделал корабль в Ецион‑Гавере, что при Елафе, на берегу Чермного моря, в земле Идумейской» (3 Цар. 9, 26). Именно на этом корабле было совершено плавание в страну Офир. Археолог отправился из Иерусалима в пустыню Негев, ведь Идумейской землей называлась местность к югу от Мертвого моря, покоренн ая царем Давидом. «И поставил он охранные войска в Идумее… и все Идумеяне были рабами Давиду» (2 Цар. 8, 14). Елаф, лежащий на берегу Красного (Чермного) моря, сразу же заставляет вспомнить израильский портовый город Эйлат. Очевидно, где‑то поблизости находился и Ецион‑Гавер (Эцион‑Гебер), верфь царя Соломона. По соседству с Эйлатом лежит уже упомянутый портовый город – Акаба.

На расположенном поблизости холме Телль‑Хелейфе американский археолог и начал свои раскопки. Он надеялся найти здесь остатки древней верфи, судовое оборудование или обломки кораблей. Однако, к своему удивлению, обнаружил медные орудия, литейные формы, шлаки руды и, наконец, нашел поразительно большую плавильную печь. Очевидно, здесь выплавляли медь – металл, о котором мало что говорится в Библии. Так Нельсон Глюк открыл вовсе не то, что задумал искать.

Как объяснить находки? В Библии нигде не было сказано, что в городе Ецион‑Гавер выплавляли медь. Раскопки продолжились, и вскоре из‑под земли показались массивные ворота. Они были частью городских крепостных сооружений. Судя по всему, Глюк и его коллеги раскопали «в земле Идумейской» древний город, «лежавший при Елафе (Эйлате)». Как показали раскопки, он был окружен мощной оборонительной стеной толщиной до 2,5 – 3, а в некоторых местах и до 4 метров. Ее высота, по мнению Глюка, достигала почти 8 метров. На южной стороне стены находились главные городские ворота. Они были обращены к морю. Возможно, предполагает Н.Я. Мерперт, столь мощное укрепление, датируемое Х веком до нашей эры, было возведено, чтобы охранять товары, доставляемые торговыми судами из стран, богатых золотом, серебром, слоновой костью. «Здесь же могли строиться корабли Соломона, что засвидетельствовано Ветхим Заветом».

Этот город, Эцион‑Гебер, существовавший в Х – V веках до нашей эры, был не только крупным портом, но и важным промышленным центром. В его окрестности находились богатейшие залежи меди. Ее добыча началась, видимо, уже в конце II тысячелетия до нашей эры. В Эцион‑Гебере выплавляли медь и изготавливали из нее различную продукцию. В запальчивости Глюк объявил, что мы имеем дело с «Питсбургом Древней Палестины» (в середине ХХ века Питсбург был одним из центров американской металлургии).

Правители Израильско‑Иудейского царства длительное время стремились захватить и удержать район Акабы и Эйлата, ведь здесь также находилась естественная гавань, открывавшая доступ к Красному морю.

Особые меры были приняты для обороны подступов к региону.

Конечно, результаты раскопок выглядели сенсационно. Финикийцы не только пускались в плавания вместе с израильтянами, направляясь в Аравию, Восточную Африку или Индию, но и строили вместе с ними «совместные предприятия», – например, один из крупнейших медеплавильных заводов Древнего Востока. Здесь уж точно без них не обошлось, ведь сами израильтяне без помощи финикийцев не могли в то время справиться с решением такой технически сложной задачи.

Медные рудники манили финикийцев. Жители Тира и Сидона в поисках меди открыли для себя Кипр и далекую Испанию. Разве могли их купцы не отправиться в Эцион‑Гебер?

В Библии, правда, мало что говорится об Эйлате и Акабе. Дело в том, что эти города лежали далеко от Иерусалима и особенно от Вавилона, где были заново переработаны древнееврейские исторические книги. Чем‑то нереальным, сказочным казались «пленникам Вавилона» и Ецион‑Гавер, и город Елаф. Кто слышал о них – об этих миражах, блеснувших на краю пустыни Негев, у самого Чермного моря?

Сама же история, пересказываемая этими безвестными писцами, все больше расцвечивалась сказочными подробностями. И отрок‑пастух выходил на бой с великаном, «вооруженным тяжелейшим оружием» (И.Ш. Шифман). И царь Соломон любил чужестранных женщин, и семьсот жен склоняли сердце его к иным богам. И бежал по волнам корабль Фарсисский, все дальше улетая от призрачного Ецион‑Гавера, который меньше всего походил на сказочный город, ибо и рудники, и плавильные печи, где лилась медь, – это самая настоящая грубая реальность.

При раскопках Нельсон Глюк обнаружил гигантские тигли, вмещавшие почти пять кубических метров руды, а также участки, где добывали медную и железную руду. По его словам, древний промышленный город был обустроен на редкость правильно, «с поразительным архитектоническим и техническим искусством». Все здесь выдавало гений финикийских инженеров и зодчих. Строго держась плана и вымеряя каждый участок земли, они возводили город, который вскоре заселили толпы рабочих, нанятые Соломоном.

Палило солнце; ярко светились камни; обжигал воздух. Прилетая из пустыни, ветер приносил песок и хлестал потные тела людей. Еще тяжелее было тем, кто стоял у печи. Оттуда навстречу солнечному огню вырывались языки пламени, и рабы, отливавшие медь, были словно размягченный кусок металла, брошенный между молотом и наковальней.

Что было с добытой здесь медью? Часть ее отвозили в Иерусалим, но в основном обрабатывали на месте – в Эцион‑Гебере. Возможно, из нее ковали различные орудия и сосуды и отправляли их в страну Офир, где меняли этот товар на золото и серебро, слоновую кость и ценные сорта древесины, шкуры пантер и благовония. Перевозить медь было легко, и она приносила сказочную прибыль.

Летел, бежал финикийский корабль в страну Офир, и цари соседних стран готовы были платить огромные деньги за редкостные товары, вывозимые оттуда. Как сообщает один из документов того времени, месопотамские халдеи тратили в год на благовония до 10 тысяч талантов серебра – невероятная сумма, немало обогащавшая финикийских купцов. «Фарсисский корабль» (3 Цар. 10, 22) – так в Библии назван корабль, плававший в страну Офир, – привозил так много серебра, что сделалось оно в Иерусалиме «равноценным с простыми камнями» (3 Цар. 10, 27).

Впрочем, немало было и проблем. Одна лишь перевозка дерева для строительства кораблей требовала огромных усилий. До римского владычества в этом краю вообще не было ни одной сносной дороги. Стволы деревьев и доски перевозили на верблюдах.

Верблюдов, наряду с ослами и вместо них, стали использовать для перевозки тяжестей лишь в конце II тысячелетия до нашей эры. Это помогло сократить время, проводимое караванами в пути, и проложить новые маршруты, например в пустынной местности, где оазисы разделяло большое расстояние. Благодаря верблюдам финикийские города заметно расширили сухопутную торговлю с Южной Месопотамией и Южной Аравией. Ведь после высыхания аравийских степей вплоть до времени одомашнивания верблюда не было постоянно действующего пути из Финикии в Южную Аравию.

Верблюд отличался выдающимися качествами: он мог за один раз выпить более 130 литров воды, а потом обходиться без нее в течение пяти дней летом, а зимой, когда трава сочная, и вовсе до 25 дней. Вьючные верблюды могли перевозить до 400 килограммов груза, преодолевая ежедневно до полусотни километров. Так, хороший вьючный верблюд выдерживал два кедровых бревна длиной 3 метра и диаметром 15 сантиметров. Еще и сегодня в Ливане можно увидеть одногорбого верблюда, перевозящего лесоматериалы.

Но вопросы остаются. Каким образом финикийцы перевозили в эту гавань и вовсе громадные стволы кедра, из которых изготавливали киль кораблей, ведь их длина превышала 20 метров? Быть может, они нагружали такой ствол сразу на несколько верблюдов, связав их друг с другом? Или клали его на повозку, запряженную волами? Библейские историки были плохими инженерами; они не удосужились сообщить о том, как решались эти технические проблемы. Нам остается лишь верить в то, что финикийцы, умевшие строить города посреди моря и добывать пресную воду с морского дна, придумали и здесь что‑то особенное.

…Лишь в пору правления царя Соломона финикийцы могли рас – поряжаться гаванью Эцион‑Гебер, но еще при его жизни она была утрачена из‑за восстания эдомитян («идумеян»). Лишенные доступа в Красное море, финикийцы прекратили плавания в страну Офир.

 

После Хирама

 

С середины Х по середину IХ века до нашей эры цари Тира владели почти всей Финикией – от горы Кармел на юге до района современного Триполи. Подвластен Тиру стал и Сидон. Это время называют «золотым веком в истории Финикии».

Никогда прежде и никогда после Тир и другие финикийские города не были так богаты и независимы, как в это столетие, когда Египет, Ассирия, Греция еще не оправились от прежнего упадка. Склады Тира, Библа и Сидона ломились от множества товаров, привезенных со всего света, а сокровищницы их – от золота, серебра и драгоценных камней. Каждый день в гавани этих городов прибывали все новые корабли, привозившие «все, чем для прихоти обильной» торговали города и страны, известные финикийцам. Даже ночью не стихала жизнь в финикийских городах. По их улицам бродили пьяные матросы, искавшие приключений. За стенами особняков не смолкали пиры. Перед блеском этих городов померкли многие царские столицы. Тир стал важнейшим торговым центром Средиземноморья, столицей державы, в состав которой входили и отдельные города Финикии, и обширные участки побережья Средиземного моря.

Однако «даже на Солнце бывают пятна» – именно в этот период в Тире наблюдается кризис власти. При царе Хираме Тир стал центром обширной колониальной державы, о становлении которой мы еще поговорим. Однако после его смерти в городе началась борьба за власть между отдельными группировками знати. Она сопровождалась государственными переворотами, кровавой борьбой за престол. Из пяти царей, правивших Тиром в течение 47 лет, за период между смертью Хирама и восшествием на престол Ито‑баала, трое были убиты их преемниками.

Внук Хирама, царь Абдастарт, был убит около 910 года до нашей эры сыновьями своей кормилицы, то есть своими молочными братьями, старший из которых процарствовал двенадцать лет. Лишь после его кончины власть снова оказалась в руках законной династии. Царем стал Астарт. Однако его сын и преемник, Астарим, был убит своим братом Фелетом, а тот восемь месяцев спустя пал от руки жреца Этбаала (Итобаала), захватившего царскую власть.

Имя этого жреца сохранила даже Библия, ведь он – «Ефваал, царь Сидонский» (3 Цар. 16, 31) – был отцом Иезавели, той самой израильской царицы, к которой пылали ненавистью библейские хронисты. Династия, основанная Итобаалом, правила в Тире почти столетие. В руках монарха на какое‑то время соединилась и светская, и религиозная власть; он был царем‑жрецом. При Итоба‑але в Тире наступил длительный период процветания. Своих же возможных противников хитрый жрец удалял из города, направляя осваивать новые заморские земли. Так начался второй этап финикийской колонизации.

К сожалению, мы мало знаем о финикийском обществе того времени, об его социальной структуре и принципах управления обществом. Мы почти не располагаем письменными источниками, относящимися к истории Финикии. Все они погибли. Когда же Финикия станет частью Ассирийской державы, то в клинописных хрониках сохранятся лишь рассказы о поверженных мятежниках и ни слова об обыденной жизни финикийцев. Можно лишь предполагать, что на глиняных табличках записывались события «всемирно‑исторического значения», а все повседневное заносилось на недолговечные материалы. И все же те немногие факты, что известны нам, говорят сами за себя.

Так, очевидно, что в Тире не было аристократии в классическом смысле этого слова, то есть земельной аристократии. Материковые владения Тира были слишком малы, чтобы царь мог наде – лить землей своих приближенных. Верхушку тирского, как и всего финикийского, общества составляли богатые купцы – «морская аристократия» Тира. Мы можем догадываться, что в Финикии, как нигде в древнем мире, пользовалось авторитетом купечество. Очевидно, при принятии важных государственных решений финикийские цари руководствовались интересами купцов.

Сами купцы сохраняли покорность царям, скорее, не потому, что зависели от них, по причине пожалованных им земель и привилегий, а потому, что царская власть была установлена богами. Шутить же с богами не смел еще никто, в том числе владельцы пурпурных заводов и гребных «пароходов».

Таким образом, власть царя была в определенной мере ограниченной. В Тире, как и в других финикийских городах, сложился, скорее, олигархический режим правления. Огромным влиянием пользовался совет старейшин, контролировавший также торговую деятельность горожан. Здесь решали все деньги, прибыль. Финикийцы даже воевали неохотно, потому что война – дело рискованное; она слишком дорого стоит и может обернуться разорением.

Еще «демократичнее» были порядки в колониях. В Карфагене, например, вскоре после основания города царская власть сменилась представительством богатых «патрициев». Нечто подобное на – блюдается в Средние века в раннебуржуазных городских республиках. Недаром западные историки не раз давали Тиру и Финикии определение, вызывавшее резкую критику у их советских коллег: «античное капиталистическое общество».

Случались в Тире и восстания рабов. Так, римский историк Юстин сообщает: «Они, составив заговор, перебили весь свободный народ и господ и так, став хозяевами города, овладели очагами господ, вторглись в государственные дела, переженились и, хотя не имели на это права, объявили об освобождении рабов». Возможно, этот рассказ основан на каких‑то реальных фактах. В богатстве и роскоши всегда зреют «гроздья гнева».

Конечно, богатства Тира и других городов Финикии не могли не пробуждать зависть и ненависть их соседей. Страницы пророческих книг Библии пестрят обличением «мерзостей Тирских» (Иез. 28,2 – 5).

Город вызывал самые страстные и противоречивые чувства. Тир проклинали и… восхищались им. Тир ненавидели и… подражали его порядкам. Любопытно, что даже в арамейской Сирии в это время начинают поклоняться главному божеству Тира – Мелькар‑ту. Около 850 года до нашей эры по приказу арамейского царя Бар‑Хадада I близ Алеппо сооружают стелу, изображающую Мелькарта в облике бога грозы.

Мелькарт представлен на этой стеле в виде полуобнаженного мужа в коническом колпаке и с топором на плечах. Это – самое раннее его изображение, известное нам. В Тире подобного памятника не сохранилось.

На этой стеле имеется также надпись, восхваляющая Мелькарта и сделанная на финикийском, а не на арамейском языке. Возможно, полагает Ю.Б. Циркин, культ этот уже настолько укоренился в Сирии, «что не считался чужеземным». С другой стороны, близ Алеппо могла существовать торговая фактория финикийцев.

В самом Тире, разумеется, был храм Мелькарта. Он являлся одной из главных достопримечательностей города. Жрецы считали, что их святилище было возведено в ХХVIII веке до нашей эры – при основании Фив. В центре храма, помимо колонн, находились также оливковое дерево и священный огонь. Полагают, что на месте колонн когда‑то высились «священные камни», в образе которых почитался Мелькарт.

Хирам расширил этот храм и установил праздник «в честь пробуждения (то есть воскресения) Мелькарта». Праздник длился несколько дней. На это время из города удаляли всех иноземцев. Руководил праздничными церемониями царь.

Праздник состоял из четырех частей. Вначале под общий плач сжигали изображение Мелькарта. Затем золу хоронили. После этого жрица, – а, может быть, и царица, – вступала в священный брак со жрецом (или царем). Наконец, Мелькарт рождался заново. Во время праздника пели гимны и читали сказания о его делах.

Если храм Мелькарта известен нам хотя бы по описаниям античных авторов, то о других тирских храмах сохранились лишь самые отрывочные сведения. Мы даже не можем указать, где они находились. Где был храм Астарты, в котором лежал камень, упавший с неба? Где было святилище Баал‑Шамима с золотой статуей? Мы не знаем даже, где был царский дворец в Тире, где находился царский некрополь и как велики были материковые владения Тира.

Раскопки Тира открывают нам сооружения арабской, византийской, римской эпохи, постройки времен крестоносцев, но археологи почти не находят ничего, что бы относилось к началу I тысячелетия до нашей эры. Здания того времени нещадно сносились и использовались позднейшим населением Тира в качестве строительного материала. Впоследствии, когда соседний Бейрут разросся, его жители использовали руины Тира в качестве каменоломни, разбирая местные постройки до основания. Землетрясения довершали беду. Сейчас облик древнего Тира почти не поддается реконструкции – так искажен он под бременем веков.

Теперь мы можем лишь мысленно представлять себе образ Тира, читая короткий очерк Страбона и сравнивая прочитанное с обликом современных городов. Несомненно, Тир напоминает Нью‑Йорк хотя бы своим островным положением. Когда чужестранные корабли приближались к гавани Тира, их пассажирам открывалось величественное зрелище. Впереди, в голубом мареве, проступали невиданной высоты дома – небоскребы древнего мира. Такое же впечатление производил в двадцатые – тридцатые годы прошлого века и Нью‑Йорк на всех, кто прибывал в него морем. (Одно время среди историков было популярно и другое сравнение: вслед за ливанцем М. Шехабом Тир называли «Лондоном древности».)

Впрочем, о высоте тирских небоскребов мы можем судить лишь приблизительно. Страбон писал, что они выше римских зданий, а в Риме, по закону, нельзя было строить дома выше 21 метра. Таким образом, тирские здания были повыше нынешних девятиэтажек. В ту эпоху, когда мир был преимущественно одноэтажным, подобные дома казались колоссальными. Но время поглотило и их исполинские очертания.

…Постепенно «золотой век» подходил к концу. Понемногу Тир лишался своих владений. Уже в IХ веке Библ опять стал самостоятельным. Там пришла к власти новая царская династия, которую основал Йехимильк. Сохранилась следующая надпись: «Да продлит владыка небесный, и владычица Библа, и собрание священных богов Библа дни Йехимилька и годы его (владычества) над Биб‑лом, ибо праведный царь и добродетельный царь перед лицом священных богов Библа он».

 

Сидон

 

К северу от Тира лежал Сидон. Расстояние между ними было невелико – как от одного конца Москвы до другого. Был Сидон так же прекрасен, но отличался красотой совсем другого рода. Он не был столь же эффектно украшен, как Тир, и был хуже его укреплен. Зато на весь мир славились его дворцы и виллы, окруженные пышными садами и утопавшие в зелени. Недаром греки называли Сидон «царством цветов», а персидский царь приезжал сюда отдыхать в свою резиденцию, названную «парадис». Она лежала посреди огромного сада. В окрестностях Сидона находились и резиденции персидских сатрапов и полководцев.

Располагался Сидон на берегу удобной естественной гавани, богатой рыбой. Само его название переводится как «место рыбной ловли». Очевидно, оно выдает род занятий первых жителей города.

Сидон долго претендовал «на положение древнейшего города» Финикии. Недаром в Библии он назван «первенцем» Ханаана (Быт.10, 15). Город был основан на месте поселения, существовавшего в IV тысячелетии до нашей эры. В бронзовом веке Сидон торговал с Угаритом и Месопотамией.

По словам Страбона, «предание изображает сидонян мастерами во многих изящных искусствах, как об этом ясно говорит и Гомер» («Илиада», ХХIII, 741 – 745; «Одиссея», IV, 613 – 618). Известно, что сидоняне «занимались научными исследованиями в области астрономии и арифметики, начав со счетного искусства и ночных плаваний. Ведь каждая из этих отраслей знания необходима купцу и кораблевладельцу… Если верить Посидонию, то и древнее учение об атомах происходит от сидонянина Моха, жившего еще до Троянской войны» (Страбон). Говорилось даже, что астрономия и арифметика перешла к грекам от финикийцев.

Раскопки в Сидоне принесли больше открытий исследователям финикийских древностей, нежели раскопки в Тире. Так, в 1855 году в Могхарат‑Аблуне, к югу от Сидона, нашли отлично сохранившийся саркофаг, выполненный в египетском стиле. Надпись, высеченная на нем, гласила, что здесь похоронен Эшмуназар, царь сидонян, правивший в начале III века (по мнению ряда исследователей, в том числе Б.А. Тураева, – в VI – V веках до нашей эры):

«Я был похищен безвременно, прожив считанные дни во славе, без отца, при матери‑вдове… Я, Эшмуназар, царь сидонян… и моя мать, Амаштарт, жрица Астарты, владычицы нашей… построили храмы богам – храм Астарте в Сидоне, приморской стране, и мы поместили Астарту туда с величаньем; построили храм Эшмуну – святилище Эн‑Инлал – на горе, и мы поместили его туда с величаньем. И мы построили храмы для богов сидонян в Сидоне, приморской стране: храм Баалу Сидона и храм Астарте‑шем‑Баал… Владыка царей (один из Птолемеев или один из персидских царей. – А.В. ) дал нам… хлебные области великолепные… за великие деяния, которые я совершил, и мы присоединили их к пределам страны, чтобы они принадлежали сидонянам навеки» (пер. И.Н. Винникова).

Сейчас этот саркофаг хранится в Ливанском национальном музее археологии в Бейруте, так же, как и называемые «антропоидные» саркофаги из белого мрамора, найденные на окраине Си‑дона, и знаменитый «корабельный» саркофаг римской эпохи, на торцевой стороне которого имеется рельефное изображение одномачтового корабля с высокими бортами.

Впрочем, эти находки не позволяют воссоздать облик древнего города. На его месте лежит современный ливанский порт Сайда, что мешает проведению обширных археологических работ. Как отмечал Дональд Харден, мы скорее можем судить о Сидоне по ассирийским рельефам и изображениям на монетах, чем по результатам раскопок (на лицевой стороне некоторых сидонских монет изображена крепость, окруженная зубчатой стеной с башнями).

После Второй мировой войны французский археолог А. Пуад‑бар обследовал порт Сайды. Его работа облегчалась тем, что части древних портовых сооружений выступали над водой. Исследования показали, что сохранившиеся остатки конструкции относились к первым векам нашей эры. От древнейших портовых строений Сидона сохранились только части мощной башни (ее диаметр – 14 метров), прикрывавшей вход во внутреннюю гавань.

Сидонский порт оказался устроен иначе, чем порт Тира. Внутренняя его часть была защищена от преобладающих юго‑западных ветров мощными скалами. С севера порт был огорожен молом, напоминавшим молы Тира. Он немного не доходил до островка, где возвышается построенный крестоносцами «Замок моря». Узкий про – ход и был главным входом в древний порт. Между островом и берегом, где тянется песчаная отмель, имелся еще один вход в порт, однако он был таким мелким, что даже небольшие корабли не могли его миновать. Жители Сидона еще в древности прорыли здесь канал, чтобы обеспечить проход судам. Теперь он перекрыт дамбой, но следы этого канала обнаружены водолазами. Торговый порт Сидона находился в стороне от города – на острове, лежавшем к северу от него. В его районе об