К концу 50 - началу 40-х гг. V в. до н.э. относится окончательное превращение Афинского морского союза в единую империю. Целый ряд первоначально независимых союзников Афин, таких как Халкида, Эретрия на Эвбее, Потидея на Халкидике, ряд островов Эгейского моря были переведены в разряд субъектов союза, вынужденных платить форос. Полноправными союзниками остаются только Митилена, Мефимна, Хиос и Самос. Расширяется начатая еще Кимоном на Скиросе практика выведения клерухий. Положение союзников становится все более бесправным, чему особенно способствовал перенос союзной казны с Делоса в Афины. Величина взносов определялась афинскими податными комиссиями, с целью упорядочения податей союз был в 442 г. до н.э. разделен на пять округов: Ионию, Геллеспонт, Фракию, Карию и "острова". Употреблением союзных денег так же полновластно распоряжалось афинское народное собрание; Перикл открыто заявил, что Афины не обязаны давать отчет союзникам в использовании средств, раз они исполняют взятые на себя обязанности: защищать их от персов и обеспечивать порядок на море.
Еще одним направлением вмешательства Афин в дела союзников было судопроизводство. Союзные государства были лишены высшей уголовной юрисдикции, переданной в руки афинских присяжных. Эта мера, распространившаяся со временем почти повсеместно, привела к унификации союза в области права, так как присяжные при разбирательстве дел руководствовались аттическими законами, но, с другой стороны, это вызывало огромные издержки для тяжущихся сторон, волокиту, и уж конечно не способствовало увеличению популярности Афин.
Однако, превращая союз в единую державу, Афины не делали ничего, чтобы внутренне связать с собой союзников. Ни Кимон, ни Перикл, ни кто-либо другой не желал дать союзникам или хотя бы жителям Эвбеи и Киклад аттическое гражданство. Эта мысль возникла только после сицилийской катастрофы, когда уже поздно было приводить ее в исполнение.
Между тем страх перед персами с течением времени ослабевал, а после заключения в 449 г. Каллиева мира существование союза, по крайней мере в столь жесткой форме, казалось бы, теряло смысл. Демократические режимы, введенные в большинстве союзных городов, обеспечили Афинам симпатии неимущей части населения, однако восстановили против них состоятельные и образованные слои, не только отстраненные от власти, третируемые, но и подвергающиеся опасности разорения как со стороны правящего режима, так и из-за конкуренции с приезжими из Афин ростовщиками и торговцами, свободными от необходимости платить подати. Союзники с горечью сравнивали свое положение с положением членов Пелопоннесского союза и ждали только благоприятной минуты, чтобы свергнуть ненавистное владычество Афин.
А в самой Аттике набирала силу олигархическая оппозиция, возглавляемая после смерти Кимона в 449 г. его родственником - Фукидидом, сыном Мелесия. Таким образом, блестящая афинская демократия, опирающаяся, с одной стороны, на народное собрание и систему выборной власти, а с другой - на морской могущество, и находящаяся в расцвете, содержала внутри себя силы и течения, способные уничтожить ее.
Начиная подробное исследование олигархической оппозиции с Фукидида, сына Мелесия, мы следуем традиции, начало которой положил Плутарх, представив борьбу Фукидида и Перикла неким переломным этапом традиционной борьбы аристократии с демократическим движением. "Он не дозволил так называемым "прекрасным и хорошим" рассеиваться и смешиваться с народом, как прежде, когда блеск их значения затмевался толпою; он отделил их, собрал в одно место; их общая сила приобрела значительный вес и склонила чашу весов. Уже с самого начала была в государстве, как в железе, незаметная трещина, едва-едва указывавшая на различие между демократической и аристократической партией, но теперь борьба между Периклом и Фукидидом и их честолюбие сделали очень глубокий разрез в государстве: одна часть граждан стала называться "народом" (; demos), а другая - "немногими" ( oligoi)".
Почему же Плутарх приписал именно деятельности Фукидида момент разрыва афинского общества на "государство бедняков и богачей", как сказал бы Платон, что означало, если вдуматься, трансформацию самой оппозиции из аристократической в олигархическую? Что, собственно, следует понимать под этим переходом из одного качества в другое?
Сами древние определяли олигархию как "строй, основывающийся на имущественном цензе, у власти стоят там богатые, а бедняки не участвуют в правлении". "Сущность аристократического строя заключается, по-видимому, в том, что при нем почетные права распределяются в соответствии с добродетелью, ведь основой аристократии является добродетель, олигархии - богатство, демократии - свобода". Именно здесь, на наш взгляд, заключается ключ к проблеме: в смене жизненных условий и ориентиров и, как следствие, в смене приоритетов с аристократической arete - комплекса добродетелей, на ploutos - богатство.
Замена монархии аристократией завершилась без насилия в отношении основного чувства эпохи, но переход к олигархии, даже если он не требовал смены внешней формы правления, был связан с более важными социальными движениями и абсолютной революцией в человеческом сознании. Прежде нобили составляли замкнутую корпорацию, заключающую браки только внутри своего круга, удерживающую в своих руках юридические, военные и религиозные функции. Их авторитет был освящен вековыми традициями, а в некоторых государствах, как например в Спарте, обеспечивался правом завоевателя. Взгляды на законы у них были скорее инстинктивные: они были kaloi kagathoi - "прекрасные и хорошие", или chrestoi - "знатные, наилучшие", а их подчиненные - plethos, "толпа", или poneroi - "скверные, подлые". Кроме того, аристократы были потомками богов, что давало им силу и достоинство и ставило как бы в промежуточное положение между богами и простыми смертными. Все это порождало специфическое аристократическое сознание, с которым нобили так до конца никогда и не расстались. Чтобы аристократия сменилась олигархией, необходимо было заменить достоинство богатством, игнорировать волю богов, упразднить привилегии, признать главенство писанных законов над неписанными и позволить социальным силам вести собственную игру.
Для Афин отправной точкой перехода к олигархии можно с определенной долей допущения считать законодательство Драконта, даже если поставить под сомнение свидетельство Аристотеля о том, что имущественный ценз для занятия государственных должностей и обладания полными гражданскими правами был установлен именно Драконтом. Во всяком случае, законы Солона установили четкие цензовые разграничения на основании оценки имущества, и есть основания полагать, что имущественные классы существовали в Афинах до Солона. Столь важные изменения не могли быть встречены аристократами равнодушно: эхо этого конфликта доносится до нас в стихах лирических поэтов.
Платон описывал переход от "аристократического человека" к "человеку олигархическому" следующим образом: "Родившийся у него (аристократа) сын сперва старается подражать отцу, идет по его следам, а потом видит, что отец, во всем том, что у него есть, потерпел крушение, столкнувшись с государством, словно с подводной скалой; это может случиться, если отец был стратегом или занимал какую-либо другую высокую должность, а затем попал под суд по навету клеветников и был приговорен к смертной казни, к изгнанию или лишению гражданских прав и всего имущества. Увидев все это, пострадав и потеряв состояние, даже испугавшись <...> за свою голову он в глубине души свергает с престола честолюбие и присущий ему прежде яростный дух. Присмирев из-за бедности, он ударяется в стяжательство <...>. Что же, разве такой человек не возведет на трон свою алчность и корыстолюбие и не сотворит себе из них Великого царя <...>. А у ног этого царя, прямо на земле, он так и сям рассадит в качестве его рабов разумность и яростный дух".
Естественный ход социальных процессов привел к взаимопроникновению богатства, вовлечению в деловую жизнь многих разорившихся нобилей и обогащению некоторых простолюдинов, смешанным бракам и, наконец, к образованию, наряду с родовой аристократией, некоего высшего слоя общества, который смело можно назвать олигархическим. Большую роль здесь, конечно, сыграла реформа Клисфена, направленная на разрушение старой родовой территориальной системы.
Взгляд этого высшего класса на свое значение лучше всего могли бы выразить слова Аристотеля: "Люди, имеющие большой имущественный достаток, чаще всего бывают и более образованными, и более благородного происхождения. Сверх того представляется, что люди состоятельные уже имеют то, ради чего совершаются правонарушения; и уже одно это упрочивает за такими людьми название безукоризненных и знатных". Теперь, к середине V в. до н.э., эти "безукоризненные и знатные" ощутили в развитии демократического движения ясную угрозу своему благополучию и самому существованию.
Если демократическая партия, возглавляемая Периклом, является переходным звеном между умеренной демократией Клисфена и радикальной демократией Клеона, то деятельность Фукидида, сына Мелесия тоже составляет переходный этап между политикой Кимона, которого вполне можно назвать идеальным аристократом, и жестким, уже совершенно олигархическим режимом Четырехсот.
Роль Фукидида не следует преуменьшать, как это делает Х.Д.Мейер, ведь он действительно сумел создать нечто похожее на партию, связанную единством взглядов и целей и выступающую как монолитная сила (даже если не сам Фукидид изобрел принцип парламентской фракции), преследуя при голосовании только свою конкретную выгоду. Фукидид и его соратники впервые сумели оказать демократам организованное сопротивление на их собственной территории - в народном собрании.
Прежде политические группировки аристократов представляли собой небольшие неформальные объединения, не имевшие четко разработанной программы, действующие по обстоятельствам. Гетерии, эти своеобразные клубы, создавались скорее по принципу личной дружбы, родовых, семейных или же религиозных связей и далеко не всегда имели четкую политическую окраску. И уж конечно не все аристократические гетерии, существование которых было традиционным для Афин, да и для большинства других полисов Греции, являлись синомосиями - кружками заговорщиков. С другой стороны, страх, который испытывали афиняне перед гетериями, был, возможно, и преувеличенным, но не безосновательным.
По сути дела, попыткой узкой группы гетайров-заговорщиков захватить власть была знаменитая Килонова смута. Убийство Эфиальта в 461 г. до н.э. с большой долей вероятности можно приписать представителям какого-нибудь из тайных обществ, и если убийство в 514 г. Гиппарха Гармодией и Аристогитоном было продиктовано личными мотивами, то культ тираноубийц, сложившийся вокруг их имен именно в аристократической среде, говорит о многом.
Официальная политика Афинского государства была тесно связана с политикой выдающихся родов и гетерий, которые активно принимали тайное или явное участие в общественной жизни. На характер этого участия указывает интересная находка американских археологов, сделанная при раскопках 1937 г. на северном склоне афинского Акрополя - 190 остраконов с именем Фемистокла, надписанных не более чем четырнадцатью разными людьми. Как полагают специалисты, это был остаток партии остраконов, приготовленных врагами Фемистокла для распространения между неграмотными и сомневающимися во время остракизма. Вероятнее всего, эта находка - след операции одной из афинских гетерий. Весьма показательно, что Перикл, став вождем демократического движения, прервал прямые отношения с другими аристократами. Плутарх пишет, что его видели идущим лишь по одной дороге, в народное собрание или в пританей. Он воздерживался от общения со своими прежними друзьями и ни разу не бывал на пирах, за исключением свадьбы своего родственника Эвриптолема, откуда он, впрочем, ушел до возлияний, явно для того, чтобы общественное мнение не ассоциировало его с этими людьми.
В V в., особенно со второй его половины, в деятельности гетерий появляются новые черты, они начинают объединяться между собой, их политическая активность и влияние сильно возрастают. Теперь социально-политические группировки, берущие свое начало от прежних, традиционных гетерий, превращаются в динамичные объединения, обретающие четкую политическую ориентацию, а иногда призванные поддерживать определенного человека. При этом как демократический, так и олигархический политик мог иметь собственную группу сторонников, оказывающих ему поддержку не столько по политическим, сколько по личным мотивам. Плутарх приводит пример, когда Фемистокл, отвечая одному человеку, утверждавшему, что хороший суд должен быть беспристрастен, встав с места архонта, сказал: "Я никогда не буду сидеть на этом месте без моих друзей, получающих больше через меня, чем посторонние". Р.Сили даже считает, что как Кимон или Никий, так и Перикл или Клеон являлись членами гетерий, впрочем, М.Арнхейм возражает ему, выражая сомнение по крайней мере в том, что пресловутую "сотню льстецов", окружавших Клеона, можно с полным правом назвать гетерией.
Деятельность этих сообществ сводилась, главным образом, к взаимопомощи при выборах и в суде. Давление на выборы и суд производилось разными способами. Во-первых, всячески старались подействовать личным влиянием; умели склонить на свою сторону лестью, угрозами, обещаниями; поддерживали перед судом, выступая в качестве защитников или сообвинителей; доставали свидетелей, удовлетворяли обвинителей деньгами.
Рост политической напряженности, дошедший, особенно в годы Пелопоннесской войны, до невероятного ожесточения, неизбежно приводил и к повышенной жесткости, корпоративности в организации и деятельности тайных гетерий или синомосий. Политические узы оказывались крепче кровных связей, потому что члены гетерий скорее шли очертя голову на любое опасное дело. Ведь подобные организации отнюдь не были направлены ко благу общества в рамках, установленных законами, но противозаконно служили лишь для распространения собственного влияния в своекорыстных интересах. Взаимная верность таких людей поддерживалась не соблюдением божеских законов, а скорее была основана на совместном их попирании. Правда, как явствует из контекста, речь здесь идет равным образом и об олигархах, и о демократах. Для нас сейчас, впрочем, наиболее важным является то, что, по-видимому, именно традиционные аристократические гетерии стали тем ядром, вокруг которого сформировалась в 40 гг. V в. до н.э. олигархическая партия в Афинах.
Взгляды олигархической оппозиции ясно выражены в псевдо-ксенофонтовой "Афинской политии", политическом памфлете олигархов, единственном из, вероятно, большого числа схожих произведений, дошедших до нас. Памфлет написан, скорее всего, между 424 и 413 гг. до н.э. Настоящего автора этого произведения определить невозможно; им вполне мог бы оказаться молодой Критий, который, как известно, обладал недюжинным литературным дарованием и был автором Лакедемонской и Фессалийской политий, или даже молодой Ксенофонт. Однако ни принять, ни полностью отбросить эту версию мы не можем.
"Афинская полития" Псевдо-Ксенофонта - это своего рода реферат, обобщающий типичные для афинских олигархов взгляды. Впрочем, некоторая "банальность" идей, представленных в данном произведении, должна считаться не недостатком, а скорее достоинством, поскольку его автор смог с предельной ясностью представить читателю обзор олигархической мысли Афин второй половины ; V в. до н.э. Очевидно, справедливо мнение, согласно которому этот короткий трактат - нечто вроде ответа на обоснование идей Афинской демократии в "Надгробной речи"  Перикла. Обличая афинскую демократию, автор памфлета упрекает демократов за их грубость и невежество, за жадность и развращенность народа, указывает на пристрастие афинян к праздникам, которых они справляют вдвое больше, чем все остальные эллины, порицает социальную программу общественного строительства и жертвоприношений и, прежде всего, систему повинностей для богатых и выплаты государственного жалования. "Народ хочет получать деньги и за бег, и за танцы, и за плавание на кораблях, чтобы и самому иметь прибыль, и чтобы богатые становились беднее". При этом он замечает, что должности стратегов и гиппархов, по-настоящему ответственные и сопряженные с опасностью, народ предпочитает доверять dunatoi - могущественным людям. Олигархический автор обращает внимание читателя на слабость и пренебрежительное отношение демократов к гоплитскому войску, на распущенность рабов и метеков, обличает хищническую, своекорыстную политику Афин в отношении союзников (прежде всего "благородных" из их числа), указывает на несовершенство государственной и судебной системы, приводящей к неизбежной волоките, а также на пренебрежение демократов своими союзническими обязательствами и договорами в случае, если они им не выгодны. Заканчивается трактат выводом о невозможности улучшения положения дел при условии существования демократии. "Во всякой земле лучший элемент является противником демократии, потому что лучшие люди очень редко допускают бесчинства и несправедливость, но зато самым тщательным образом стараются соблюдать благородные начала, тогда как у простого народа - величайшая необразованность, недисциплинированность и низость. Действительно, людей простых толкают на позорные дела скорее бедность, необразованность и невежество - качества, которые у некоторых происходят по недостатку средств". Этими словами автор памфлета выражает кредо всех олигархов. Особую же ненависть вызывают у него люди, которые, принадлежа к высшим классам, поддерживают, тем не менее, демократию. Таких он изначально обвиняет в мошенничестве и преступных намерениях, явно имея в виду прежде всего Перикла.
При желательном для автора государственном устройстве все важные дела будут решать "благородные", народ же они будут держать "в повиновении", не допуская "простых" не только в совет, но и выступать или даже участвовать в народном собрании. Он говорит также о поддержке благородными афинянами "лучших людей" из числа союзников, прибавляя, что это выгодно для афинской олигархии. Очевидно, что в своей борьбе с демократией они рассчитывали на помощь олигархов из союзных государств. В конце концов автор признает, что переворот в данный момент вряд ли возможен, так как кучка заговорщиков бессильна предпринять что-либо против существующего режима, где народ исполняет должности и не хочет терять свободу. А если и есть зыбкий шанс на успех, то только при помощи "неприятеля" (Пелопоннесского союза).

 Источники:   1. Владимирский М. Ю. Афинская олигархия