Афины после тирании Тридцати (часть 2)
В трактате «О доходах» и в речи Исократа «О мире» ясно выразилось настроение, которое овладело афинским обществом во время Союзнической войны, и мирная программа Исократа была, можно сказать, выполнена. Афины заключили мир с отпавшими союзниками. Второй союз распался ( Ежегодно сменявшемуся составу Совета трудно было следить за бюджетом, вникать во все его тонкости, вести последовательную финансовую политику. Уже давно чувствовалась необходимость в сосредоточении и объединении финансового управления. Еще до Эвбула, в первой половине IV в., встречается должность «казначея демоса», который заведовал суммами, находившимися в распоряжении народа, иначе народным бюджетом. Союзническая война должна была еще более вызвать сознание необходимости такого сосредоточения, упорядочения и объединения бюджета. Реформа в этом направлении и была произведена при Эвбуле. Если прежде на первом месте по своему влиянию среди должностных лиц стояли в старину архонты, а потом — стратеги, то теперь самыми влиятельными лицами в Афинах являются финансовые деятели, подобные Эвбулу. Он был заведующим кассой теорикона, но ему подведомственно было все финансовое управление: он, можно сказать, ведал бюджетом. Все излишки доходов или остатки от расходов, за удовлетворением бюджетных нужд, должны были поступать в кассу теорикона. Когда сделано было предложение, чтобы такие излишки или остатки в течение войны, которую вели тогда афиняне из-за Эвбеи, были употреблены на военные цели, то это вызвало «обвинение в противозаконии», и лицо, внесшее предложение, присуждено было к уплате 1 таланта. Эвбулу приписывают закон, по которому смертная казнь грозила тому, кто предложит употребить «Теорикон» на войну. В 339/38 г., уже накануне падения независимости Греции, Демосфен достиг отмены этого закона и провел предложение, чтобы излишки или остатки шли на военные нужды, в военную кассу, которой заведовал «казначей военных денег», ставший — на короткое время — главным должностным лицом в финансовой администрации. Никогда еще теорикон не достигал таких размеров и не раздавался с такой щедростью, как при Эвбуле. Тут в широких размерах применен был уже давно известный в Афинах принцип, по которому излишек доходов составляет достояние граждан и в силу которого между ними когда-то распределялись доходы с Лаврийских рудников. О Эвбуле в исторической науке высказывались Противоречивые мнения. Еще один из древних авторов называл его «демагогом славным, заботливым и трудолюбивым». Из новых историков одни считают его ничтожеством; говорят, что он своей слабой, мирной во что бы то ни стало политикой довел Афины до крайнего унижения и падения, а раздачей теорикона в небывалых еще размерах окончательно деморализовал народную массу. Другие называют его великим финансистом, финансовым гением, который спас Афины от банкротства и привел их финансы в цветущее состояние; сравнивают его с Сюлли и Кольбером и причисляют к наиболее выдающимся деятелям Афин всех времен. Чтобы справедливо судить о Эвбуле, надо припомнить, в каком положении находились тогда Афины, после ряда войн, с пустой, разоренной казной и пошатнувшимся благосостоянием населения; надо иметь в виду то настроение, стремление к миру и материальному благополучию, о котором мы говорили выше. Отдавая излишки массе, в виде теорикона, Эвбул, по словам его защитников, сохранял другие статьи бюджета: если обеспечен был теорикон от каких-либо посягательств на него, то обеспечены были и другие фонды. По выражению одного новейшего исследователя, Эвбул бросал толпе кость, чтобы спасти остальное. При том, благодаря сравнительному миру и умелому ведению финансов, доходы увеличились; одновременно со щедрой раздачей теорикона значительные суммы при Эвбуле расходовались также и на верфи, на сооружение флота, на войско и общественные постройки, что засвидетельствовано надписями. Раздачей теорикона Эвбул привлекал к себе несостоятельную массу, а своими постройками — рабочих и ремесленников; с другой стороны, он опирался и на состоятельный класс, избавив его от бремени литургий и налогов, поддерживая мирную политику, улучшая финансы. Хотя в Афинах после низложения Тридцати не существует более олигархов как организованной политической партии, и в самом государственном строе не совершается уже крупных перемен, тем не менее и в IV в. мы здесь наблюдаем внутреннюю борьбу, которая ведется подчас с большим ожесточением. Обыкновенно ей сопровождаются перипетии внешней политики Афин и борьба носит характер политический; иногда она принимает характер социально-экономический, классовый, а иногда трудно даже уловить крупный, руководящий ее мотив: дело, по-видимому, идет не столько о принципах и программах, сколько о личном честолюбии и соперничестве, алчности и интригах. Эта внутренняя борьба находит себе выражение в многочисленных процессах стратегов, государственных деятелей, послов и частных лиц, — процессах, которые в IV в. в Афинах были еще чаще, нежели в эпоху кризиса, во время Пелопоннесской войны. Нередко процессы носят просто фискальный характер, ведутся с целью пополнить пустую казну, достать средства, чтобы выдать плату присяжным и т. п. К IV в. еще более применимо известное свидетельство Лисия о том, что дикастам, случалось, прямо говорили, что если они не вынесут обвинительного приговора, то не будет и диэт, и что Совет прибегал к конфискациям для пополнения казны. Теперь система конфискаций в фискальных целях стала практиковаться особенно часто. В первое время после восстановления демократии главными, наиболее влиятельными лицами в Афинах являлись те, кому они обязаны были освобождением от тиранов, — Фрасибул, Архин, Анит; а вскоре стали приобретать влияние демагоги Агиррий, введший плату за посещение народного собрания, Кефал, гордившийся тем, что ни разу не подвергся обвинению по графэ параномон, и Эпикрат. Фрасибул сознавал свои заслуги и свысока смотрел на массу, на ее вождей, демагогов, а те со своей стороны видели в нем чуть ли не аристократа или даже скрытого тирана. Боязнь тирании и подозрительность в этом отношении замечалась у афинян и раньше, еще в начале Пелопоннесской войны, когда, по выражению Аристофана, тирания была в большем ходу на рынке, чем соленая рыба. Тем более — теперь, когда в Сицилии был живой пример тирании в лице Дионисия и когда условия греческой жизни создавали, казалось, благоприятную почву для нее, хотя по отношению к Фрасибулу подозрение и не имело никакого основания. Враги его воспользовались жалобами на него из-за поборов и контрибуций, к которым он вынужден был прибегнуть, чтобы содержать флот; начальство над флотом передано было Агиррию, а Фрасибул и его товарищи-стратеги призваны к ответу. Велико было негодование в его лагере. Фрасибула побуждали даже обратить оружие против Афин; он на это не пошел и вскоре затем последовавшая смерть освободила его от дальнейших преследований. Но его ближайший товарищ по командованию Эргокл, боровшийся некогда вместе с ним за демократию, и некоторые другие были приговорены к казни. В довершение всего, когда оставшееся после Эргокла состояние оказалось не так велико, как предполагали, против его близких и друзей начаты были новые процессы. Заключение Анталкидова мира, бывшего победой состоятельного класса и умеренных над более радикальными элементами, сопровождалось опять рядом процессов. В них вылилось недовольство и разочарование вследствие несбывшихся надежд. Пал тогда и Агиррий, присужденный к большому денежному штрафу; до уплаты этого штрафа он должен был просидеть в тюрьме в течение многих лет. В 70-х и 60-х гг. в Афинах преобладало влияние талантливого оратора и финансиста Каллистрата. Его противником был Тимофей, сын Конона. Каллистрат стоял больше за мирную политику, Тимофей — за войну против Спарты. Богатство и аристократическая гордость Тимофея создали ему много врагов среди демагогов и радикально настроенных демократов. Когда он, не имея денежной поддержки со стороны афинского правительства, действовал во главе флота недостаточно энергично и не оправдал возложенных на него надежд, его предали суду. Процесс этот выдавался среди многих других и привлек к себе общее внимание. Обвинителями Тимофея выступили Каллистрат и Ификрат, а владетель Фессалии Ясон и молосский царь Алкета лично явились в Афины, чтобы свидетельствовать в его пользу. Тимофей был оправдан, но казначей его был приговорен к смерти. Сам Тимофей не был тогда восстановлен в должности стратега и на время удалился из Афин. Влияние Каллистрата еще более возросло. Так продолжалось до середины 60-х гг., когда положение Каллистрата стало колебаться. Вместе с Хабрием он подвергся процессу и был оправдан. Но в конце 60-х гг., после битвы при Мантинее, в Афинах разразилась страстная борьба партий, какой давно уже там не было. Под влиянием неудач на севере Каллистрат был призван на суд, «так как не советовал народу самое лучшее». На этот раз он был присужден к смерти и бежал в Македонию. Когда же спустя несколько лет Каллистрат попытался вернуться в Афины и в качестве умоляющего сел у алтаря богов, то над ним приведен был в исполнение смертный приговор. Так погиб государственный деятель, которого некоторые сравнивают с Периклом. Враги с ожесточением преследовали его, боясь его красноречия и талантов. Каллистрат сначала опирался на несостоятельную массу, а потом — на более состоятельных. Вообще, обычное мнение что в Афинах в IV в. господствовала чуть ли не охлократия, что всем заправляла масса неимущих, а имущие были вытеснены из управления, далеко не верно или нуждается в оговорках и ограничениях, как доказывают это эпиграфические данные. Из дошедших до нас имен пританов и членов Совета оказывается, например, что в Совете в эпоху Демосфена преобладание принадлежало элементам состоятельным. Плата была не настолько велика, чтобы привлечь беднейших граждан; всецело обеспечить существование она не могла, а среднему классу служила некоторым подспорьем. Послами, ораторами и политиками были тоже преимущественно люди более или менее обеспеченные. О стратегах и финансовых должностных лицах и говорить нечего. Даже в народном собрании в ту пору несостоятельная масса не играла той роли, какую ей иногда приписывают. Политическое влияние принадлежало скорее имущим классам. Союзническая война сопровождалась внутренней борьбой. Тимофей и Ификрат вместе со своим сыном Менесфеем подверглись обвинению за то, что воздержались от решительных действий и битвы, на которых настаивал Харес. Главным обвинителем их выступил Аристофон. О нем говорили, что он выиграл семьдесят пять процессов по графэ параномон. Некогда он был в числе тех, кто примкнул к Фрасибулу во время борьбы с Тридцатью, и известен своим законом о праве гражданства, изданном в год архонтства Эвклида. Теперь, уже в глубокой старости, он приобрел некоторое влияние. Тимофей присужден был к штрафу в 100 талантов, слишком тяжелому даже для него. Он отправился в Халкиду и там вскоре умер. Ификрат, как и сын его Менесфей, был оправдан, но удалился от дел и тоже вскоре сошел в могилу, а Хабрий незадолго перед тем пал у Хиоса. Так кончили свое поприще эти выдающиеся вожди. Под конец Союзнической войны Аристофон, со своей несколько задорной, воинственной политикой, должен был уступить место такому представителю политики мира, как Эвбул. Мы видели, что при Эвбуле достигла наибольшего развития та система, которая считается главной язвой Афин, — раздача теорикона, праздничных и иных подачек народу, на что шли непомерные суммы. Хотя бы казна была пуста, доходы уменьшались, но народная масса все-таки ждала празднеств, зрелищ и денежных раздач. К этим подачкам стал стремиться теперь и сельский класс. Не говоря уже о теориконе, издержки на праздничные жертвоприношения в Афинах IV в. возросли на несколько талантов в год по сравнению с прежним. Из документальных данных, сообщаемых надписями, мы видим, как велики, например, были призы победителям в разных состязаниях, какие суммы выручались за кожи жертвенных животных и, следовательно, как многочисленны и богато обставлены были жертвоприношения. К прежним диэтам присоединилась еще плата за участие в народном собрании. Мы знаем уже, что получение этой платы Эсхин сравнивал с дележом барышей в торговой или промышленной компании. Большинство привыкало видеть в пользовании своими гражданскими правами ремесло, удобный случай хотя бы несколько поправить свое имущественное положение, жалуется Исократ. Все более и более применялась та точка зрения, что кто не имеет известного дохода, того должно содержать государство. Идея своего рода государственного социализма не была чужда тому времени. Жизнь тогда в Афинах стала дороже. Цены повысились: во время Коринфской войны 1 четверик пшеницы можно было купить за 3 драхмы; в эпоху Демосфена 5—6 драхм считалось умеренной ценой, а во время Александра Македонского, в моменты кризиса, платили даже 10 драхм. Соответственно повысилась цена и на скот. Гекатомба во время Великих Панафиней в Что касается нравов, то хотя мнение об упадке их в Афинах в IV в. оказывается часто преувеличенным, тем не менее нельзя отрицать, что со времени Пелопоннесской войны нравы ухудшились. Особенно бросается в глаза роскошь в частной жизни. Прежде замечательные памятники и здания созидались для религиозных и государственных целей; теперь для отдельных лиц строятся дома, украшенные фресками, коврами, занавесами, по сравнению с прежними казавшиеся дворцами. Особенно славились своей роскошью дома Хабрия и Тимофея; когда Тимофей строил свой дом, то лес для постройки прислал ему македонский царь. Выставляется как бы на показ дорогая утварь, даются роскошные пиршества; многочисленные слуги-рабы, богатые выезды довершают эту обстановку. Воздвигаются огромные, дорогие надгробные памятники. На гетер, как знаменитая Фрина, Лаиса, Пифионика, тратятся безумные деньги. Им ставятся статуи и памятники. Лаиса одно время была царицей афинского общества. Фрина вдохновляла Праксителя, когда он создавал свою Афродиту Книдскую. Известен процесс Фрины, подвергшейся обвинению во введении новых культов и в кощунстве, — процесс, в котором ее защитником выступил знаменитый оратор Гиперид. Ее статуя, работы Праксителя, была поставлена в Дельфах между статуями царей Филиппа и Архидама. Пифионике воздвигнут был великолепный памятник на священной дороге, ведшей из Элевсина в Афины. Наряду с предметами философскими главные темы разговора в богатом обществе — гетеры, произведения кулинарного искусства, острые словца и т. п. Было даже особое общество остряков, за протоколы которого Филипп Македонский готов был заплатить большую сумму. От государственных дел многие держались в стороне. Сама аттическая комедия после Аристофана утрачивает политический характер и изображает сцены из частной жизни, без политических намеков и нападок. Индивидуализм продолжал развиваться. В искусстве и в литературе обнаруживается особый интерес к человеческой личности, появляются биографии, похвальные слова, некрологи. Преклонение перед личностью доходит до того, что некоторым еще при жизни воздвигаются статуи, посвящаются гимны, устраиваются жертвоприношения. Так было не только в остальной Греции, например, по отношению к Лисандру, но даже и в демократических Афинах, где ставились статуи Конону, кипрскому владетелю Эвагору, Ификрату, гетерам... Новым духом проникалась и реакция: он овладевал и сторонниками старины. Несмотря на поражение в Пелопоннесскую войну и упадок политического могущества, Афины и в IV в., до времени Александра, были главным умственным центром Греции. Кто желал удовлетворить свои эстетические или философские стремления, умственные запросы или просто послушать и увидеть достопримечательное, тот по-прежнему отправлялся в Афины. Тут Исократ и Платон, позже Аристотель, привлекали массу слушателей и учеников. Исократ явился как бы родоначальником «общего образования». Его школа красноречия имела большое влияние. У него было до ста слушателей, и среди них немало таких, которые на разных поприщах приобрели известность. Он входил в сношения с государственными людьми и царями, обращаясь к ним с письмами, советами, политическими программами. Платон в роще, среди зелени, тенистых платанов и вязов, создал свою знаменитую Академию. Его ученик Аристотель, уроженец далекой Стагиры, поселившись потом надолго в Афинах, основал свой Ликей, свою школу перипатетиков, и в грандиозных размерах организовал научную работу, к которой привлек многочисленных своих учеников. Собой он заменял Афинам как бы целый университет. Но и Академия Платона, и Аикей Аристотеля оставались частными учреждениями, содержащимися на средства основателя или на взносы учеников. В ту пору в Греции не было в обычае, чтобы государство от себя предпринимало что-либо для научных целей. Кроме Платона и Аристотеля с их учениками, в Афинах были представители и других философских направлений, например, киники, последователи Аристиппа и пр. Таким образом, в IV в., до основания Александрии, Афины являлись школой высшего образования еще в большей мере, нежели прежде. Чтобы получить это образование, сюда стекались люди со всех концов греческого мира. Оно носило космополитический характер. «Наш город, — говорит Исократ в "Панегирике" (50), — в отношении мысли и слова настолько оставил прочих позади себя, что его ученики стали учителями других, и имя эллин обозначает теперь уже не происхождение, а образ мыслей: скорее эллинами называют тех, кто причастен нашему образованию, нежели тех, кто общего с нами происхождения». К высшему умственному развитию и образованию стремятся и женщины: женская эмансипация выражалась тогда не только в гетеризме. Известно, что у Платона были слушательницы, и одна из них носила мужское платье. Сестра одного из учеников Феофраста, Гиппархия, вместе со своим братом переселилась в Афины и здесь так увлеклась учением киника Кратета, что сделалась его женой, — факт, показывающий вопреки мнению некоторых, что любовь между мужчиной и женщиной не была чужда греческому миру. Тогдашние киники вели нищенскую жизнь, лишенную всяких удобств, и Гиппархия, бывшая сама из знатной семьи, разделяла эту жизнь со своим избранником, мужественно переноса все невзгоды. Мало-помалу Афины и в материальном отношении оправились от бедствий Пелопоннесской войны. В IV в., до завоевания Востока Александром Македонским, они по-прежнему являлись торговым центром греческого мира. Но стали обнаруживаться и симптомы упадка. Развивался больше Пирей; в самих же Афинах было много пустопорожних мест и необитаемых домов. Некоторые владельцы даже сносили постройки и на их месте разводили сады. Прежние богатые и знатные фамилии обеднели: Никий имел 100 талантов, а его сын — только 14; внук известного богача Каллия жил в бедности. Богатели новые люди, часто из неграждан, вроде, например, вольноотпущенника Пасиона. Земледелие приходило все в больший и больший упадок. Давно начавшийся сельскохозяйственный кризис еще более усилился. Некоторые отрасли производства пали, а из прежних рынков иные были утрачены. А главное — число свободного гражданского населения после первых лет мира по окончании Пелопоннесской войны поднялось было, но затем прирост его остановился, и причина этого лежала не в войнах или эпидемиях, а гораздо глубже — в нравственных и экономических условиях времени. Здесь уже начало того, что позже развилось и по поводу чего историк Полибий делает интересное замечание. Во всей Греции, говорит он, господствует бездетность и малолюдство, города опустели, настали неурожаи, хотя и нет постоянных войн и эпидемий. Причина для Полибия ясна: люди впали в тщеславие, любостяжание и изнеженность, не желают вступать в брак, а если и вступают, то не хотят воспитывать детей, с трудом разве одного или двух, ради того, чтобы оставить их богатыми и воспитать в роскоши, и вот зло незаметно быстро выросло... Начало этого зла относится еще к IV столетию. Зато увеличивалось число рабов: свободный труд все более и более вытеснялся рабским. Нечего говорить, что развитие рабского труда вело к обеднению свободного класса и к унижению свободных рабочих. В общем, Афины сохраняли еще за собой значение важнейшего торгового и культурного города. Во взглядах на хозяйство древности среди экономистов до последнего времени господствовала теория, высказанная в 60-х гг. истекшего столетия И. К. Родбертусом, а затем в 90-х гг. развитая и несколько видоизмененная К. Бюхером. По этой теории, античное хозяйство было будто бы «ойкосным», т. е. хозяйством «дома», собственными силами удовлетворяющим все свои потребности; далее зачатков высшей формы и меновых сделок как единичных явлений и лишь в пределах одного города древность, по мнению К. Бюхера, не пошла, так что о народном хозяйстве, постоянной торговле и торговом классе, об экономическом расчленении общества не может быть и речи. Гораздо ближе к истине воззрения таких историков, как Эд. Мейер и Р. фон Пёльман, по мнению которых уже в древности существовали высшие формы экономических отношений, уже тогда были периоды, когда промышленность, торговля, деньги, капитал играли чрезвычайно важную роль, существовал класс промышленников и купцов, были даже и товарищеские предприятия, торговые общества и т. д. По отношению к IV в. это еще более применимо, чем по отношению к V в. О том, например, что в древности существовало разделение труда, ясно свидетельствуют, между прочим, слова Ксенофонта. «В малых городах, — говорит он в "Киропедии" (VIII, 2, 51), — один и тот же человек делает кровать, дверь, плуг, стол, часто он же строит и дома и доволен, если найдет достаточно работодателей, чтобы себя содержать; но невозможно, конечно, чтобы берущийся за многое делал все хорошо. В больших же городах вследствие большого спроса каждому достаточно одного ремесла для своего содержания; часто даже занимаются не всем ремеслом, а один делает мужскую обувь, другой — женскую, один — плетеную, другой — разрезывая кожу, один кроит хитоны, а другой, ничего этого не делая, только сшивает их...» Платон для значительного города считает необходимым обмен товарами, ввоз и вывоз: нужны купцы и мелкие торговцы. В IV в. производство становится более крупным. Для морской торговли часто составляются торговые компании или товарищества. Какой-нибудь капиталист, а иногда и несколько давали ссуду под залог корабля и груза; при этом величина процентов была в зависимости от риска. По возвращении судна товарищество распадалось и деньги получались обратно. Впрочем, часто одни и те же лица соединялись и для нового предприятия. Составлялись товарищества также для взятия на откуп косвенных налогов, возведения построек и т. п. В Афинах, как центральном денежном рынке, развилось и банковское дело. Находилось оно преимущественно в руках менял, так называемых трапезитов (от слова «трапеза», стол, у которого сидел меняла). Самым знаменитым банкиром в Афинах был Пасион, сначала раб, потом вольноотпущенник, впоследствии получивший право афинского гражданства. Его называют Ротшильдом того времени. Операционный капитал его банка равнялся 50 талантам. Кроме того, Пасион имел фабрику щитов. Свое дело он передал вольноотпущеннику Формиону. Частные лица иногда держали деньги уже не у себя дома, а в банке. Вообще, тогдашнее афинское общество можно назвать в значительной мере капиталистическим. Само выражение «плутократия» было уже известно в Афинах: мы встречаем его у Ксенофонта в его «Воспоминаниях о Сократе» (IV, 6, 12). Общее экономическое положение ухудшилось. В IV в. в Греции происходит процесс социального разложения и обострения экономических противоположностей. Средний зажиточный класс приходит в упадок и почти исчезает; контрасты усиливаются. С одной стороны мы видим богачей, плутократию, торжество капитализма; с другой — их обычных спутников, увеличивающуюся бедность, пролетариев. Земля и капитал все более и более сосредотачиваются в сравнительно немногих руках; растет пролетариат. Были местности, где он составлял половину — и даже более — числа всех граждан. По свидетельству современников, в тогдашней Греции было множество бездомных, бродяг и изгнанников, грабителей и разбойников, которым некуда было деваться. По словам Исократа, из скитающихся вне родины легче набрать войско, чем из граждан в городах. То было время индивидуализма, а в такие времена с особенной силой проявляется эгоизм. Принцип индивидуализма выражался и в Греции иногда в самой беззастенчивой форме; мотивом всех действий провозглашался личный эгоизм. Вспомним личность Алкивиада, слова Калликла в Платоновом «Горгии»... Пропасть между богатым меньшинством и неимущим или малосостоятельным большинством увеличилась. Греческий полис, по выражению Платона, распался как бы на две половины — бедных и богатых, которые жили вместе, но были враждебны друг другу. Это было как бы два неприятельских лагеря, и борьба общественных классов достигла в Греции еще небывалого ожесточения. Казалось, общество было близко к тому состоянию, которое характеризуется словами: «война всех против всех», — выражение, ставшее столь известным со времен Гоббса (XVII в. по Р. X.), но встречающееся еще у Платона в «Законах» (626). Не говоря уже об ожесточенной до зверства борьбе партий на острове Керкире еще во время Пелопоннесской войны, борьбе, по поводу которой Фукидид делает столь глубокие замечания, достаточно вспомнить об эпизоде, относящемся к рассматриваемой эпохе, о так называемом «скитализме» в Аргосе, когда чернь избила палками более тысячи богатых. Политическая борьба была вместе с тем, в большей или меньшей степени, и борьбой социальной. Целью борьбы было использование власти в интересах одного класса за счет другого. Вот почему в конце V и в течение IV столетия, до самого падения греческой самостоятельности, борьба эта носит такой страстный характер. Во многих городах Греции она сопровождается многочисленными изгнаниями, экспроприациями или конфискациями, казнями, отменой долговых обязательств, переделами земли. Известно, как относились олигархи к демосу, как, по свидетельству Аристотеля, в некоторых городах давали друг другу клятву «быть врагом народа и вредить ему насколько можно». Пролетариат отвечал тем же. Юридически он был свободен; политически в демократиях он был приравнен к богачам; но он чувствовал себя обездоленным и составлял революционный класс, постоянно готовый обрушиться на богатых, как на своих врагов. По словам одного из новейших исследователей, в каждом бедном гражданине тогда скрывался социалист. Одному из демагогов приписывают слова: «Имущественное равенство есть начало свободы, а бедность для неимущих начало рабства». «Высшие сословия на родине все равно, как иноземные неприятели, оказываются прирожденными врагами бедного человека», — говорят также тогдашние демагоги. По словам Исократа, народ в Аргосе тешился избиением богатых граждан и, устраивая такое побоище, радовался сильнее, нежели иные радуются, умерщвляя неприятеля. «В Пелопоннесе, — говорит тот же писатель, — неприятеля боятся меньше, чем своих сограждан. Богачи охотнее бы кинули свое достояние в море, чем отдали бедным; бедные же, напротив, ничего так не желали, как ограбить богатых. Жертвы исчезают на алтарях, люди убивают друг друга: у иного города теперь больше изгнанников, нежели прежде во всем Пелопоннесе». Как велико было число изгнанников вообще в тогдашней Греции, видно из рассказа, что когда на Олимпийских играх был обнародован декрет Александра Македонского о возвращении изгнанных, то таковых собралось там будто бы 20 000, хотя цифра эта, вероятно, преувеличена. Платон ярко и образно изображает настроение разоренных в обществе, где господствует плутократия, где идолом служат золото и серебро, которые обнаруживают притягательную силу, где жажда стяжания непрерывно растет, где одни чрезмерно богаты, а другие — крайне бедны и где наряду с богачами и круглыми бедняками появляются праздные лентяи и расточители, которых он сравнивает с трутнями, с той разницей, что у пчел трутни без жала, а двуногие трутни есть без жала, но есть и с жалом. И вот, говорит Платон, сидят обедневшие в городе, снабженные жалом и вооруженные, одни обремененные долгами, другие лишившиеся прав, третьи испытывая то и другое, и они ненавидят завладевших их состоянием и всех остальных, злоумышляют против них и жаждут переворота. А ростовщики, нагнувшись и как бы не видя их, каждого нового поддающегося им ранят, впуская серебро, и, наживая огромные проценты, увеличивают в городе число тунеядцев и нищих. Платон — философ-поэт, одаренный богатой фантазией, но в основе его изображения лежит все же действительность. В Афинах положение не было так остро, как в некоторых других областях Греции; тут не было такого экономического бедствия; противоположности и крайности не выступали так резко. В IV в. и до падения независимости здесь не было революций, массовых конфискаций и изгнаний. Даже такой акт, как восстановление демократии в Источники: 1.
Бузескул В.П. История афинской демократии; СПб.: ИЦ "Гуманитарная
Академия", 2003 | |
|
| |
| Просмотров: 860 | |
| Всего комментариев: 0 | |