Одежда древних римлян и ее семантика

Г.С.Кнабе "Древний Рим - история и современность", Москва, "Искусство", 1986

Из всех сфер римского быта одежда образует наиболее четкую и упорядоченную семантическую систему. В рамках этой системы общественно-исторический смысл как одежды в целом, так и отдельных ее разновидностей раскрывается через ряд оппозиций. Главные из них, по которым и строится нижеследующее изложение, это оппозиции (1) официальной и неофициальной (или собственно бытовой) одежды, (2) единообразия и вариабельности, (3) некрашеной и окрашенной одежды.

Последняя оппозиция может быть сформулирована и по-другому: старинная римская одежда, мало подверженная воздействиям времени и моды, в противоположность одежде, заимствованной у других народов и непрестанно меняющейся под влиянием времени и моды.

Основными видами официальной одежды у римлян были тога, туника и стола.

Тога представляла собой очень большой кусок шерстяной ткани, имевший форму полуовала или сегмента круга, длина которого по прямому краю доходила до 6 м и более, а округлый край отстоял от прямого в самом широком месте на 2 м и более. В глубокой древности, очевидно, еще в царский период (то есть до конца VI в. до н. э.) и в начале республики тогу носили и мужчины, и женщины, и дети. В нее заворачивались днем, ею укрывались ночью, ее подкладывали под себя во время сна, и лишь постепенно она стала только одеждой и только мужской.

В течение Средней республики (вторая половина IV и III в. до н.э.) выработались специальные приемы надевания и ношения тоги, сохранившиеся во всем основном до конца Рима. Восстановление этих приемов еще недавно вызывало ожесточенные споры, кое-что остается неясным до сих пор, но излагаемая ниже общая схема может считаться установленной твердо, хотя бы уже потому, что она хорошо согласуется со многими древними изображениями.

Тогу брали обеими руками за прямой край ткани, делили его примерно на три части и клали на левое плечо так, что первая треть свешивалась вперед, не доходя до щиколотки. Вторая треть плотно укрывала спину, проходила под правую руку так, что ткань свисала вдоль правого бока и в большей своей части оказывалась на полу, ибо именно в этом месте ширина сегмента была максимальной. Ее подбирали, укладывали глубокими, красивыми складками, драпировавшими всю правую сторону фигуры, образуя так называемый синус, и протягивали оставшуюся, последнюю треть снова на левое плечо (так называемая contabulatio), забросив конец за спину; правое плечо, верхняя часть правого бока и правая часть груди оставались открытыми. Дальше можно было действовать одним из трех способов: либо ткань свободно спадала по спине, конец ее подбирали и перекидывали через локоть согнутой левой руки; либо она еще раз укрывала спину, еще раз проходила под правой рукой и, смешавшись со складками синуса, выходила к contabulatio и засовывалась за нее несколько раз, образуя на груди толстый узел, так называемый умбон; либо, наконец, по мнению некоторых исследователей (едва ли убедительному), оставшийся конец можно было спустить по спине до щиколоток, подхватить, пропустить между ногами и засунуть за contabulatio, образуя умбон таким способом.

Семантика тоги состояла, во-первых, в том, что она была торжественным, государственно обязательным и как бы сакральным одеянием именно римлян, воплощавшим их традиции, их самосознание и отличавшим их от всех других народов, официальным облачением римского гражданина. Когда в 80 г. до н.э. царь Понта Митридат решил разом покончить с властью римлян в Малой Азии и истребить римлян, находившихся в городах этой провинции, он приказал своим сторонникам убивать всех, кто одет в тогу. Более верного способа отличить римлян от неримлян, по-видимому, не существовало. Будучи уже принцепсом, то есть в конце 1 в. до н.э. или в самом начале 1 в. н.э., Август увидел на Римском Форуме группу граждан, стоявших без тог, в одних туниках. Он сделал им через младшего магистрата резкий выговор, настаивая на том, что нет для римлянина большей чести, чем выйти на Форум в тоге, и нет большего бесчестья, чем оказаться без нее. Именно в правление Августа Вергилий в ,,Энеиде" назвал римский народ ,,одетое тогами племя". И в последние годы подлинного, собственно античного Рима христианский епископ и отец церкви Тертуллиан посвятил особое сочинение осуждению тоги, как символа римского образа жизни и римской цивилизации, и защите плаща, pallium'a, бывшего в его глазах традиционной одеждой народов, угнетаемых Римом и противостоящих ему. ,,Когда ты сменил, Карфаген, плащ на тогу? Тогда, когда ты и сам стал другим, подчинившись власти римлян. . . Тебе предложили тогу, и ты стал частью Рима".

Вторая семантическая характеристика тоги состояла в том, что на нее наносилась широкая алая или пурпурная полоса, которая отличала, во-первых, сенатора от лиц других сословий и, во-вторых, детей из знатных семей, носивших тогу с полосой до шестнадцатого года жизни, когда
ее торжественно складывали с себя в присутствии всех членов фамилии, перед изображением семейных божеств, а подросток, рuer, становился juvenis - юношей, готовящимся к магистратской карьере, и в ознаменование этого получал белую тогу взрослого человека - toga pura. Тога с полосой, таким образом, была элитарной одеждой, а сама полоса -знаком аристократии и магистратов.
На скульптурных изображениях таких лиц полосу, по-видимому, делали краской, которая с веками стерлась, смылась, и многие детали мы и здесь представляем себе плохо. Неясно, в частности, как наносили полосу на тогу - нашивали ее сверху, окрашивали край самой ткани или полоса была воткана в край нитками другого цвета. Название такой тоги - "praetexta" (буквально:,,затканная спереди") - заставляет предпочесть последний вариант остальным. Не вызывает, по-видимому, сомнений расположение полосы: она шла только по прямому краю тоги и никогда - по скругленному, была видна, следовательно, не на подоле, а на левом плече, на пересекавшей грудь contabulatio и кое-где в умбоне, придавая живописную импозантность фигурам носителей власти и резко выделяя их среди граждан.

Туника представляла собой шерстяную рубаху с короткими рукавами или вообще без них. Нормально ее носили с поясом и с довольно большим напуском; туника без пояса воспринималась, как в наше время воспринимается белье, и появляться в ней вне дома считалось неприличным. Шейного выреза у туники, как правило, не бывало, но кроили ее так, чтобы на переходе от груди к шее она слегка отставала от тела, образуя характерный клапан.

Знаковая роль туники сводилась на первый взгляд к тому, что на нее наносилась вертикальная полоса алого или пурпурного цвета, отличавшая представителей двух высших сословий - сенаторов и всадников - от остальных граждан. У сенаторов по тунике от ворота до подола спереди и сзади проходила одна широкая полоса, у всадников так же располагались две узкие. Эта полоса называлась "clavus", и, соответственно, сенаторская туника была "laticlava" (,,широкополосная"), а всадническая - "angusticlava" (,,узкополосная"). Этим, однако, семантическое значение туники далеко не исчерпывалось. Ей был присущ, кроме того, особый, зыбкий и изменчивый, но ясно воспринимавшийся коренными римлянами знаковый смысл. Он связан с историей этого вида одежды и основан на тех воспоминаниях об этой истории, которые сохранялись в памяти народа.

Одежда вообще делилась в глазах римлян на две главные разновидности - со швами, кроёную, и без швов, драпирующую тело. Последний тип был характерен для египтян, греков, римлян и воспринимался как признак средиземноморской культуры, городской цивилизации, в отличие от сшитой одежды, распространенной у народов периферии античного мира - галлов, германцев, парфян - и считавшейся признаком варварства. Слова, обозначавшие оба главных вида кроёной одежды, штаны и рубаху, - "bгасса" и "саmisа" - представляли собой галльские заимствования, проникли в латинский язык довольно поздно, отмечаются на периферии римского мира и старому языку самого города Рима неизвестны. Когда Юлий Цезарь ввел в сенат некоторых представителей галльской аристократии и они облачились в претексты, римских остроумцев больше всего забавляло то, что им пришлось отказаться от штанов. В ходившей по Риму сатирической песенке вся соль состояла в соединении этих двух в принципе несовместимых видов одежды - исконно римской и варварской:
"Галлы скинули штаны -
Тоги с красным им даны".

Такого рода примеры можно умножить. Они подтверждают, что, в отличие от варварской, вся исконная, собственно римская одежда, в том числе и туника, произошла из кусков ткани, драпировавших тело, и что подобный способ создания одежды в какой-то мере всегда сохранял значение нормы.

Первоначально таких кусков было два - набедренная повязка (cinctus или subligaculum) и тога.,,Мужчинам изначально одеждой служила просто тога, - сообщает Авл Геллий, - без туники, позже они стали носить короткие и узкие туники, которые оставляли плечи незакрытыми". У нас есть основания видеть в этих упоминаемых Геллием примитивных туниках такие же простые куски ткани, обертываемые вокруг тела, но только, в отличие от тоги, скрепленные фибулами или захлестнутые один на другой. Не случайно один из древнейших дошедших до нас предметов, связанных с одеждой и изготовленных на заказ римским ремесленником для одного из сограждан, представляет собой фибулу. Она предполагает какую-то одежду, кроме тоги и набедренной повязки, причем такую, где составные части не сшивались, а скалывались. То могли быть либо два куска ткани, один спереди, другой сзади, скреплявшиеся фибулами на плечах и по бокам (так выглядели древнейшие туники у соседей римлян - греков, называвших их "дорический хитон"), либо один кусок, края которого как-то складывались и закреплялись на левом боку, оставляя правое плечо открытым. Такие туники видны на некоторых статуях и рельефах, представляющих людей, занятых физическим трудом.
Таким происхождением естественнее всего объясняется та семантическая двойственность, которая ощущается в тунике в конце республики и при ранней империи. Туника, выкроенная, тщательно подогнанная и аккуратно сшитая, была в повседневной жизни повсеместно распространена и безусловно обязательна, и в то же время она, по-видимому, представлялась римлянам своеобразной уступкой безгероической современности, некоторым отказом от древнего и высокого канона. Во внебытовых условиях этот канон подлежал восстановлению, а эта уступка - осуждению. Так, были семьи, в частности из древнего аристократического рода Корнелиев Цетегов, где туники оставались запрещенными и в историческое время; жрец (фламин) Юпитера не мог носить никакой одежды, кроме драпирующей фигуру; римские цари изображались на статуях в одних тогах, без туник, и статуи первых принцепсов нередко следовали этой традиции. Катон Младший, использовавший всякий повод для демонстрации своей возвышенной преданности римским героическим обычаям, ходил без туники.

По всему этому судя, туника должна была восприниматься как одежда, разумеется, общая и необходимая, но все-таки прежде всего бедняцкая, лежащая вне исконной традиции. У Горация мелкий торговец продает vilia (,,никчемную ветошь") tunicato popello ("народишку в туниках"). Обвиняя в тирании местных магистратов города Капуи, Цицерон говорил об ужасе, который они внушают простому народу - "всем этим в туниках". Особенно показательно словоупотребление Тацита, который различает в римской толпе "vulgus imperitum", то есть ,,чернь, несведущую в государственных делах", не имеющую отношения к самоуправлению общины, и "tunicatus populus", то есть народ, собственно римлян, но отличительным признаком которых является туника.
Эта семантика туники не в последнюю очередь объяснялась, по-видимому, тем, как она была скроена и сшита. Особое раздражение поклонников и певцов римской старины вызывала та часть ее, в которой крой был представлен наиболее явно, - рукава.
,,С лентами митры у вас,
с рукавами туники ваши",
- говорят у Вергилия латинские воины троянцам, упрекая их в изнеженности. Приведя этот стих, Авл Геллий добавляет: "Также и Квинт Энний употребляет, говоря о молодых карфагенянах, слова "облаченная в туники юность" не без осуждения". Контекст этих слов у Энния нам неизвестен, но, судя по ассоциации, которую они вызвали у Геллия, непосредственной причиной осуждения и здесь должны были послужить рукава. О времени появления таких туник в Риме и об их дальнейшей эволюции будет сказано несколько позже в иной связи.

Стола играла в женской одежде такую же роль, как тога в мужской, - удостоверяла принадлежность женщины к римской гражданской общине, ее положение жены и матери (девушки и незамужние женщины стол не носили). Она представляла собой длинную и широкую тунику, перепоясанную дважды - под грудью и ниже талии. О длине ее и рукавах судить трудно, так как столу носили всегда (по крайней мере судя по сохранившимся изображениям) вместе с паллой - большим куском ткани, окутывавшим почти всю фигуру и скрывавшим детали. На помпейской статуе Юноны, одетой как знатная римлянка - единственном, кажется, изображении столы, где палла спущена, - рукавов нет. Так же трудно судить и о длине столы, потому что второй, нижний ее пояс прихватывал еще один кусок ткани, окутывавший бедра и ноги наподобие длинной юбки и тяжелыми, обильными складками спускавшийся до земли; из-под паллы была видна лишь эта ,,юбка", которую римляне называли "instita" (,,оборка").

Независимо от того, были у столы рукава или нет, она полностью укладывалась в древнеримский канон драпирующей, а не кроёной одежды, так как непосредственно, зрительно, была неотделима от паллы и инститы и воспринималась вместе с ними как единая одежда, обволакивавшая фигуру женщины наподобие того, как тога обволакивала фигуру мужчины, с той, однако, разницей, что тога оставляла открытой по крайней мере одну руку и одну лодыжку, стола же, палла и инстита скрывали человека целиком - видны были лишь лицо, кисти и пальцы ног. Знаковый смысл столы был связан с этим последним обстоятельством. Римские писатели-моралисты неизменно упоминают о столе с уважением, как о символе женской чистоты: она,, стыдливостью ограждает честность", в ней ..тело твое не открыто ничьим вожделениям"; насмешливое раздражение, с которым говорят о столе писатели с фривольным и озорным взглядом, лишь подтверждает такое ее значение:
"Прочь от этих стихов целомудренно узкие ленты,
Прочь расшитый подол, спущенный ниже колен".

На уровне технологии одежды это назначение столы выражалось в том, что она была очень широкой и длинной и в ее бесконечных складках особенности женской фигуры скрывались полностью. Марциал говорил про старую кокетку, что у нее "больше складок на лбу, чем на собственной столе". На уровне общественного самосознания этот характер одежды выражал консервативную римскую мораль: "Женщины в древности носили длинные и широкие одежды, дабы скрыть от взглядов руки и ноги".
Попытаемся сформулировать вывод из всего вышесказанного словами одного из современных знатоков античного быта; "В жизни римлян одежда имела значение, во многих отношениях отличавшееся от того, которое придавали ей греки. В Греции одежда была чем-то личным и бытовым в собственном смысле слова, то есть в рамках общепринятой моды каждый одевался по своему вкусу и своим возможностям; когда римлянин появлялся в обществе, его одежда определялась не только весьма жестким обычаем, но и законодательными установлениями".

С описанными видами официальной римской одежды в особых отношениях находились собственно бытовые, или неофициальные, ее разновидности. Те и другие образовывали единую систему, дополняли и уравновешивали друг друга, но в пределах этой общей системы были противоположны, образуя четко выраженный контраст.

К числу повседневных видов одежды относились лацерна, сагум, палла, пенула, камиса и, наверное, некоторые другие виды. Наверное, потому, что повседневная одежда, в отличие от официальной, представляла собой разомкнутую систему, постоянно пополнявшуюся новыми разновидностями. Лацерна, сагум, палла (или ее мужская разновидность - паллиум) представляли собой варианты одного и того же вида одежды - плаща. То были куски ткани, как правило, окрашенные, которые носили поверх тоги или туники. Их обычно придерживали на шее или на плече с помощью аграфа, но в них можно было и просто закутываться, использовать по обстоятельствам. Когда Кассий при Филиппах, думая, что битва проиграна, решил покончить с собой, он окутал голову лацерной и лишь после этого приказал отпущеннику себя убить. Сагум был таким же куском ткани, но обычно более толстой и грубой. Он был короче лацерны, приближался по форме к квадрату и был излюблен солдатами, особенно служившими в северных провинциях. В полосатом сагуме ходил, например, Авл Цецина, приведший из Нижней Германии в Италию легионы на поддержку Вителлия в 69 г. н.э. Вообще же плащ во всех его разновидностях как тип одежды отличается крайней аморфностью. Он не связан с определенным временем - в лацерне изображен на своей статуе пятикратный консул Клавдий Марцелл, погибший в стычке с передовым отрядом Ганнибала в 211 г. до н.э.; ее упоминает, Цицерон; плащ как вид одежды прославлял на рубеже II и III вв. н.э. Тертуллиан в уже упоминавшемся сочинении "De pallio". Плащ, в общем, лишен и социальной и функциональной определенности. Традиционная римская одежда, пишет Тертуллиан, "различается в зависимости от общественного положения, от состояния, от времени года, одна нужна летом, другая зимой, одна человеку знатному, другая землепашцу, одна магистрату, другая ремесленнику; плащ же во всех этих столь разных положениях остается тем же самым, и если один отличается от другого, то лишь величиной и тем, насколько распахнутым его носят".

Плащ представлял собой самую общую и недифференцированную разновидность общесредиземноморской одежды - одежды-драпировки. В отличие от него и от всех многочисленных его модификаций другие предметы повседневной римской одежды - пенула и рубаха - представляют собой вариации кроёного и сшитого, то есть по происхождению своему не римского и вообще не античного платья, распространившиеся относительно поздно.

Главное, что отмечают античные авторы в пенуле, - это ее теснота. Очевидно, кроёная одежда до конца античности воспринималась как неловкая, стесняющая движения, связывающая человека. Цицерон, оправдывая Анния Милона от обвинения в преднамеренном убийстве трибуниция Клодия, говорил, что его подзащитный не мог заранее предвидеть стычку, ибо в момент встречи с Клодием "был опутан пенулой как сетью". В "Диалоге об ораторах" Тацита адвокат сетует на распространившийся обычай выступать перед судьями в ,,пенулах, в которых мы стиснуты и как бы заперты". Пенула представляла собой нечто вроде пальто, обычно из толстой, а у шеголей и пушистой, материи, расстегивавшееся спереди, иногда до конца, а иногда до середины, с рукавами или прорезями для рук, чаще всего с капюшоном, который мог откидываться. Назначение его явствует из следующей фразы античного писателя Элия Лампридия, рассказывающего в своей биографии Александра Севера, что тот ,,разрешил старикам сенаторам, боявшимся холода, ходить в пенуле, ибо этот вид одежды и всегда использовался в путешествиях или для защиты от дождя".

Наконец, рубаха, или, иначе, туника с рукавами, появилась в Риме давно, во II в. до н.э., но, проделав сложную смысловую эволюцию, обрела права гражданства очень поздно, во II-III вв. н.э. Мы уже видели, что туника при всей ее повсеместной распространенности вызывала в Риме подчас особое отношение из-за наличных в ней элементов кроя, прежде всего рукавов. Это отношение резко обострялось и становилось раздраженно отрицательным, когда рукава становились длинными, скрывавшими руки целиком, вплоть до пальцев: к крою, всегда содержавшему в себе что-то иноземное, варварское, здесь прибавлялась забота о тепле и удобстве, воспринимавшаяся в Риме как нарушение канона мужественной простоты, как изнеженность и развращенность. Такие туники первоначально обозначались греческим словом ceiridwtez; и, по всему судя, появились в Риме с Востока во второй четверти II в. до н.э. вместе со всеми видами удобств, комфорта и роскоши, принесенными в Рим солдатами, которые возвращались из восточных походов. Имея в виду именно это время, Сципион Африканский Младший говорил об одном своем политическом противнике:,,Что думать о человеке, который каждый день душится и смотрится в зеркало, подбривает брови, выщипывает бороду и волосы на ногах? Которого совсем еще юношей уже можно было видеть на пирах одетым в тунику с длинными рукавами. . .?" Очевидно, такая tunica manicata вошла как обязательная составная часть в риторический образ изнеженного и развращенного богача, изменяющего заветам предков: столетием позже Цицерон описывал золотую молодежь, толпившуюся вокруг Катилины, примерно теми же словами и так же упоминал об излюбленных ими ,, туниках с длинными рукавами и до пят".

Но время шло. Туники все чаще стали надевать одна на другую. Об императоре Августе, отличавшемся слабым здоровьем, известно, например, что он носил зимами до четырех туник. При этом распространился галльский обычай выпускать из-под верхней туники рукава нижней, оторачивая их мехом или декоративными полосами. Рукав удлинялся, крой входил во всеобщий обычай, и уже император Коммод (180-192 гг. н.э.) счел возможным увековечить себя скульптурным изображением в тунике, еще подпоясанной на старый римский лад, но уже с длинными, собранными к обшлагу рукавами и, разумеется, без тоги.

Один из его ближайших преемников по управлению империей, Септимий Бассиан (198-217 гг.), сделал следующий шаг. Он стал снова появляться в тунике не только с рукавами, но и длинной, почти до пят, то есть в той самой, которая некогда вызывала такое возмущение Цицерона. Теперь, однако, такую тунику носили с капюшоном, называлась она "сагасаllа", и Бассиан вошел в историю не под именем ,,философа на троне" Марка Аврелия, которое он принял в 196 г., а под именем Каракаллы. Эта одежда была настолько явно и демонстративно антиримской, что христианские монахи именно ее выбрали в качестве своеобразной униформы, которая выказывала всю их враждебность к традициям ненавистной им империи и которую многие из них носят до наших дней.

Отделение собственно бытовой одежды от официальной указывает на то, как отражались в народном сознании (или подсознании) определенные исторические процессы. Туника в сочетании с тогой, стола с инститой и паллой указывали на принадлежность к гражданской общине и ее традициям, на верность ее нормам. Но эта принадлежность и эта верность вступали в конфликт с требованиями повседневной жизни.

Статус гражданина становился парадным, во внешности, ему соответствовавшей, появлялись черты декоративности и искусственности. ,,Правду сказать, в большинстве областей италийских не носит тоги, как в Риме, никто: лишь покойника кутают в тогу".

Тогу нельзя было надеть без посторонней помощи, то есть она предполагала слуг, что делало ее ношение затруднительным для большинства населения. Относительно столы и инститы нет сведений, но совершенство декоративных складок на античных изображениях могло бы указывать на то, что здесь положение было сходным. Парадная одежда должна была храниться не перегнутая, то есть в очень длинных сундуках, с нарядными складками, тщательно уложенными и прихваченными специальными платяными тисками (ргеlа). Такой способ хранения предполагал просторный дом и громоздкую мебель, то есть опять-таки был неудобен для большинства простых людей. Далеко не все римляне могли выглядеть, а потому и ощущать себя гражданами. Главным камнем преткновения, однако, был цвет тоги. В принципе она всегда должна была быть белой:,,Лилии ты и жасмин побеждаешь, еще не опавший, кости слоновой белей ты на Тибурской горе". Народ же в целом, в значительной части занятый физическим трудом, не мог носить белую, маркую одежду, не рискуя выглядеть постоянно грязным.

У бедных людей попытки сохранить тогу белой приводили лишь к тому, что ее постоянно чистили и стирали; клиент в застиранной тоге - постоянный персонаж Марциала и Ювенала. В реальной повседневности римская толпа всегда была пестрой, цветной:
"... подходят лишь высшим эдилам
Белые туники - знак их достоинства и благородства".

Однако повседневная и официальная одежды в Риме не просто сосуществовали в их противоположности. Они были соотносительны и потому неразрывно связаны, если не в повседневной практике, то в социально-психологической установке. Катон Цензорий ходил в тунике и плаще, но носил с собой тогу, чтобы облачиться в нее, приступая к выполнению магистратских обязанностей. ,,Ты спрашиваешь, - обращался Цицерон к Марку Антонию, - как я вернулся из Галлии? Во-первых, при дневном свете, а не в ночной тьме, во-вторых, в кальцеях и тоге, а не в сандалиях и лацерне". Выговор, который Август сделал группе людей, стоявших на Форуме в туниках, показывает, что остальные были в тогах. В эпоху Флавиев, когда ношение лацерны распространилось очень широко, многие адвокаты стали являться в суд в накидках. По римским представлениям, однако, судебный оратор был не частным лицом, специалистом- юристом, а покровителем подзащитного, его патроном в рамках клиентельной, общинной или семейно-родовой организации, и потому, приступая к речи, адвокат как бы входил в эту свою старинную, в повседневной практике давно уже утраченную роль: он сбрасывал лацерну и оставался в тоге.

В результате в практической жизни один и тот же человек постоянно менял официальную одежду на повседневную и повседневную на официальную, переходя от гражданского облика к бытовому и обратно, устанавливая между ними неразрывную связь. Оба варианта лишь в своей совокупности образовывали систему одежды, которой реально пользовался римский гражданин. Его жизненное самоощущение строилось не только на описанном выше их разделении, не только предполагало омертвение официальных форм, но также взаимосвязь и взаимодействие государственной и личной сфер. Когда говорят о классическом характере антично-римской культуры, имеют в виду в ней в конечном счете подвижное равновесие между единством общественного целого и свободным многообразием граждан с их интересами. Очень важно понять, что определенный таким образом классический принцип не ограничивался общественной практикой, политико-философской теорией, областью духовной культуры и искусства, но обусловливал также повседневный строй существования, проявлялся во вкусах, привычках, атмосфере жизни, в самых повседневных вещах, в том числе в одежде. Этот принцип выражался и в неразрывной противоречивой связи официально-гражданской и повседневно-личной разновидностей одежды и, еще яснее, в индивидуальной вариабельности, казалось бы, канонического и неизменного государственно значимого ее типа.

Дело в том, что в пределах четкого структурно-семантического типа каждый из перечисленных видов одежды допускал весьма значительные индивидуальные вариации. Тога была действительно официальным знаком римской гражданственности, установленным и традицией и государственной властью, но при этом размер ее мог быть самым разным. На известной статуе Авла Метелла II в. до н.э. тога лишь прикрывает левую руку, оставляет левую ногу открытой почти до колена, более или менее лишена синуса, тогда как Цицерон говорил номышленниках Катилины, ,,закутанных вместо тог в целые паруса". Гораций рассказывает о вольноотпущеннике, облаченном в bis trium ulnarum toga - в тогу, ширина которой ,, вдвое три локтя", то есть почти три метра, а о его покровителе Августе биограф пишет, что "тогу он носил ни тесную, ни просторную". Колебался - и сильно - не только размер тоги, но и способ ее ношения. Во-первых, тогу одной и той же ширины и длины можно было носить спущенной почти до обуви и подтянутой почти до колена: "Черной грязи грязней всегда твоя тога, но обувь, Цинна, белей у тебя, чем свежевыпавший снег. Что же ты ноги, глупец, закрываешь, спуская одежду? Тогу свою подбери, Цинна: испортишь башмак!" Оставлять, надевая тогу, правое плечо открытым было в средне- и позднереспубликанскую эпоху практически обязательным, но на могильных изображениях не только II в. до н. э. и не только молодых людей, у которых это можно рассматривать как аффектацию скромности, а и в I в до н.э. тога целиком закрывает правое плечо и правую руку. При ранней империи тога могла быть зимней и летней, в первом случае она делалась из ворсистой ткани, во втором - из гладкой. В семантику тоги, как отмечалось выше, белый ее цвет входил как непременный составной элемент. Именно он в первую очередь указывал на то, что римлянин выступает как гражданин или как магистрат, как член иерархически упорядоченной системы. В триклинии у Трималхиона один из персонажей пугается вошедшего и принимает его за претора на том единственном основании, что он в amictus vesteque alba, то есть в белой одежде; еще при Домициане во время цирковых игр, считавшихся государственной церемонией "народ и все всадники с сенатом со святейшим вождем сидели в белом". Однако, выходя из дому, каждый был волен надевать поверх тоги накидку, дабы предохранить ее от уличной пыли и грязи, накидки же эти окрашивались, так что один из важнейших семантических признаков тоги нейтрализовался.
То же можно сказать и о тунике. Значительно колебалась ее длина:
" ...Безумный,
Бросив один недостаток, всегда попадает в противный!
Так, у Мальтина, вися, по земле волочится туника;
Ну, а другой до пупа поднимает ее, щеголяя".

Не менее значительно рознилась и ширина. Туника у упоминавшегося выше Авла Метелла облегает тело, на статуе Катона Младшего она несколько шире, а на относящемся, в общем, к той же эпохе изображении юного Камилла она широка необычайно. Объяснить последнее обстоятельство возрастом персонажа вряд ли возможно - у его ровесников с рельефов на Августовом алтаре мира туники несравненно уже. I

Особенно примечательно то, что происходит с clavus'oм. Казалось бы, являясь официальным символом, государственной инсигнией, он предполагает полную однозначность ,,прочтения" и тем самым совершенно стандартные форму и расположение. Ничего подобного, однако, не происходит. Мы уже убедились в том, что пурпурная полоса на претексте виднелась местами, и восприятие ее зрителем зависело от индивидуальной манеры носить тогу. Сенаторская полоса на тунике, кажется, обязательно проходила от ворота до подола и по груди и по спине, но ширина ее могла быть произвольной, как указывают слова Светония о том, что Август ,, носил полосу на тунике ни широкую, ни узкую". Расположение и ширина всаднических полос на тунике были, очевидно, совершенно произвольны вплоть до III в. н.э. Это явствует из того, во-первых, что именно в начале этого столетия Александр Север счел нужным установить их размер и форму, которые бы четко отличали их от сенаторских, - ранее, следовательно, они упорядочены не были. Во-вторых, на помпейских фресках (clavus виден лишь на фигурах ларария в доме Веттиев и в сцене поклонения Венере и Марсу в доме Марка Лукреция Фронтона) узкие полосы на туниках явно носят не смысловой, а декоративный характер: "...бесспорно, что полосы этих двух типов различались между собой только введением пурпурного цвета, а не формой". В-третьих, все четкие изображения двух полос, идущих параллельно от краев шейного выреза, относятся к поздней античности (они представлены, в частности, в Ватиканском кодексе Вергилия IV в.) и наличны на изображениях людей разного социального положения, в том числе и слуг; распространение таких clavus'ов в катакомбной живописи, и в частности на изображениях Христа, подтверждает, что если им и была присуща определенная семантика, то, во всяком случае, не имевшая отношения к римскому всадничеству классической поры.

Многообразие и индивидуальность, заключенные в стандартизованных по своему назначению видах римской одежды, образуют их специфическую черту, принципиально отличающую их от платья других народов. Если по сравнению с греческой римская одежда описанного типа действительно напоминала жестко организованный, четко семантизированный текст, то по сравнению с аналогичными материалами других, подлинно и глубоко ритуализованных цивилизаций она же воспринимается как очень свободная, в рамках типа предельно индивидуализированная и изменчивая.

Примером такой цивилизации (по крайней мере в том, что касается одежды) может служить древнекитайская: ,,Халат, шапка, передник, яшмовая табличка, которую держат в руках при аудиенции, пояс, плахта, обмотки и туфли. . .все указывает на соблюдение установлений, соответствующих рангу". При этом семантика одежды задана не на уровне обязательного значимого типа, в своих пределах допускающего и даже предполагающего индивидуальные особенности, а на уровне детали, жеста, скрупулезно установленных размеров, в результате чего, по-видимому, для индивидуальности места не оставалось. Халат кроился не из одиннадцати или тринадцати, а только из двенадцати кусков ткани, и ширина каждого составляла именно и точно "два чи четыре цуня", то есть 55 см. По длине он должен был быть ,,не настолько коротким, чтобы было видно тело, и не настолько длинным, чтобы волочиться по земле", а подпоясываться ,, не настолько низко, чтобы пояс давил на бедра, и не настолько высоко, чтобы он давил на ребра", то есть вариации, если допускались, сводились к нескольким сантиметрам. Обувь можно было надевать только сидя и обязательно укрывая ногу полой халата. Особое значение придавалось тому, чтобы левая пола халата запахивалась поверх правой, а не правая поверх левой, как запахивали ее вечные враги китайцев - северные кочевники. О полководце, преградившем им доступ в Китай, Конфуций писал, что, если бы не он, "мы все ходили бы непричесанными и запахивали бы одежду налево". Внесем сразу необходимое уточнение. В нашу задачу не входит характеристика древнекитайской цивилизации как таковой. Подобно любой другой она знала и развитие, и определенную дисперсию культурных типов. Нам важно иное - указать на существование систем одежды, на фоне которых становится очевидным принципиальный, определяющий характер официализованной одежды древних римлян - знаковой и четко дифференцированной, но в пределах семантического типа предполагающей значительные индивидуальные вариации.

Не только общий, классический характер римской культуры нашел себе отражение в одежде, обусловив соединение в ней вариабельности и единства, но и сам тип исторического развития, представленный эволюцией римской гражданской общины, тоже проявился в этой, казалось бы, столь частной и низменной бытовой сфере. Читатель, наверное, помнит, что развитие полиса протекало в жестких и архаических рамках, заданных общим низким уровнем производительных сил античного мира, и потому представало всегда как разрушение незыблемой основы общества и морали, как,,упадок нравов" - либо вследствие наглого эгоизма и стяжательства отдельных граждан, либо в результате проникновения чужеземных обычаев, разлагавших былую простоту замкнутой общины. Именно этот характер развития объясняет семантику цвета, игравшую столь большую роль в одежде римлян.

Цвет мог быть двух разновидностей, и римляне были весьма чувствительны к их разграничению. Все оттенки коричнево-желтого и серо-черного были естественным цветом овечьей шерсти и потому воспринимались как признак скромных, трудовых, бережливых, по старинке живущих граждан; все оттенки красного, фиолетового, зеленого (синий в источниках почти не упоминается), напротив того, создавались искусственно, с помощью натуральных красителей, стоивших дорого и привозившихся издалека. Одежда этих ц